Падение Гипериона - Дэн Симмонс

Перед каждой новой Гробницей паломники переживали мгновение душераздирающего ужаса и нетерпеливого предвкушения, но оно сменялось часами досады, когда перед ними вновь и вновь представали вереницы пыльных, пустых комнат: все, что видели туристы и паломники минувших веков.

Наконец, день, не принесший ничего, кроме разочарования и усталости, завершился; тени восточных гор накрыли Гробницы и долину – так опускается занавес после неудачного спектакля. Дневной зной испарился, и холод не заставил себя ждать, принесенный ветром вместе с запахом снега с вершин Уздечки, лежащей в двадцати километрах к юго-западу. Кассад предложил остановиться и разбить лагерь. Консул знал место, где паломники проводили свою последнюю ночь перед встречей с тем, кого искали. Ровная площадка подле Сфинкса, с горами мусора, оставленными исследователями и туристами, приглянулась Солу Вайнтраубу – он решил, что именно здесь стояла палатка его дочери, – и усталые путники без возражений сбросили с плеч свою ношу.

Теперь, в полной темноте – последнее полено догорало – я ощутил, как эти шестеро подвигаются ближе… не просто к огню в поисках тепла, но и друг к другу, связанные слабыми, но почти материальными нитями общих переживаний. Более того, я ощутил единство, более осязаемое, чем эмоциональные связи, возникшие между этими людьми. Ощущение было мимолетным, но я понял, что эта кучка людей создала свою информационную и сенсорную сеть. На планете, чьи примитивные системы инфосвязи расползлись в клочья с первым же залпом, эта группа соединила между собой все свои комлоги и биомониторы, дабы делиться информацией и по мере сил и возможностей следить друг за другом.

Хотя входные барьеры стояли прочно, я без труда скользил мимо них, сквозь них, под ними, собирая не самые важные, но обильные данные – частота пульса, температура кожи, активность коры мозга, запросы на доступ, перечни полученных данных, – которые позволяли мне узнать кое-что о каждом из паломников. У Кассада, Хойта и Ламии были импланты, и движение их мыслей ощущалось очень четко. В эту секунду Ламия Брон размышляла, не было ли решение идти к Шрайку ошибкой; что-то настойчиво стучалось в дверь ее сознания. Она ощущала себя так, словно перед самым ее носом находится что-то ужасно важное, ключ к разгадке… Но от какого замка этот ключ?

Ламия терпеть не могла тайн; то была одна из причин, побудивших ее оставить относительно спокойную жизнь и стать частным сыщиком. Но какая тайна мерещится ей сейчас? Она почти разгадала загадку убийства кибрида, ее клиента… и любовника, и прилетела на Гиперион, чтобы исполнить его последнюю волю. И все же она чувствовала, что не дающее ей покоя «нечто» почти не имеет отношения к Шрайку. В чем же дело?

Тряхнув головой, Ламия поворошила угасающий костер. Ее сильное тело было закалено гравитацией Лузуса и постоянными тренировками, но она не спала несколько суток и устала до беспамятства. Как сквозь туман до нее донесся чей-то голос…

– …да просто, чтобы принять душ и раздобыть еды, – раздраженно заявляет Мартин Силен. – И еще можно узнать по мультилинии, кто выиграл войну.

Консул качает головой.

– Еще не время. Корабль – для чрезвычайных обстоятельств.

Силен обводит рукой Сфинкса, черный мир вокруг.

– Вы считаете, это не чрезвычайные обстоятельства?

До Ламии доходит, что поэт упрашивает Консула вызвать его корабль из Китса.

– А сам не кажется, что под чрезвычайными обстоятельствами вы подразумеваете отсутствие алкоголя? – вступает она в разговор.

Силен свирепо смотрит на нее:

– А что плохого в выпивке?

– Нет, – повторяет Консул. Он трет глаза, и Ламия вспоминает, что Консул тоже неравнодушен к алкоголю. Однако он наотрез отказывается вызвать корабль. – Будем ждать крайнего случая.

– А мультипередатчик работает? – спрашивает его Кассад.

Консул утвердительно кивает и извлекает из своего рюкзака старинный комлог. Прибор принадлежал его бабушке Сири, а до этого ее родителям. Консул касается дискоключа: по нему можно передавать, но не принимать.

Сол Вайнтрауб, положив спящего ребенка у входа ближайшей к нему палатки, поворачивается к огню.

– А откуда вы передали последнее сообщение – из Китса?

– Да, – подтверждает Консул.

Мартин Силен саркастически цедит сквозь зубы:

– И мы должны верить словам… предателя?

– Должны. – Голос Консула – сгусток усталости.

Изможденное лицо Кассада плавает в темноте. Его тело – черный силуэт на фоне темноты.

– А по вашему комлогу можно вызвать корабль, если понадобится?

– Да, – роняет Консул.

Отец Хойт плотнее закутывается в плащ, чтобы он не развевался на ветру. На шерстяную одежду и парусину палаток с шуршанием сыплется песок.

– Вы не боитесь, что портовая администрация или военные конфискуют корабль или что-нибудь с ним сделают? – спрашивает священник.

– Нет. – Консул лишь чуть шевельнул головой, словно не в силах покачать ею. – Наше разрешение подписано секретарем Сената Мейной Гладстон. А генерал-губернатор – мой друг… бывший.

Остальные видели новоиспеченного губернатора Гипериона лишь мельком, вскоре после прилета; Ламии показалось, что Тео Лейн – слишком мелкая сошка для тех больших событий, в которых ему выпало участвовать.

– Ветер все сильнее, – говорит Сол Вайнтрауб, пытаясь заслонить ребенка от бури летящих песчинок. Вглядываясь сощуренными глазами в облака пыли, ученый произносит: – Интересно, где теперь Хет Мастин?

– Мы обшарили здесь все. – Голос отца Хойта звучит глухо: голова его закрыта полой плаща.

Мартин Силен хихикает:

– Тысяча извинений, отче, но вы просто мешок с дерьмом. – Поэт встает и подходит к краю светового круга. Ветер ерошит мех его шубы и уносит слова в ночь. – В скалах – тысячи расщелин. Вход в Хрустальный Монолит скрыт от нас, но от Тамплиера вряд ли. И, кроме того, вы сами видели в подземелье Нефритовой Гробницы лестницу. Она наверняка ведет к лабиринту.

Хойт поднимает голову, морщась от уколов бесчисленных песчинок.

– Вы думаете, он там? В лабиринте?

Силен со смехом поднимает руки, при этом широкие рукава его блузы раздуваются, как паруса.

– Мне-то откуда знать, падре? Мне известно одно – Хет Мастин сейчас где-то бродит, наблюдает за нами и ждет момента, чтобы вернуться и забрать свой багаж. – Поэт жестом указывает на куб Мебиуса в центре небольшой кучи снаряжения. – А может, он уже покойник. Или того хуже.

– Хуже? – переспрашивает Хойт. За несколько часов священник состарился на несколько лет. Его запавшие глаза – озерца боли, улыбка – гримаса мертвеца.

Мартин Силен большими шагами возвращается к угасающему костру.

– Да, хуже, – говорит он. – Может, он уже корчится на стальном дереве Шрайка. На ветках, куда и нас насадят через несколько…