Вояж Проходимца - Илья Бердников

У меня еще был шебекский боевой комбинезон, да толку от него, скорее всего, будет мало: все системы этого легкого скафандра работали, естественно, на электричестве, так что, памятуя о специфике мира, в котором я должен был оказаться, брать комбинезон явно не стоило. Так же как и одевающийся на предплечье силовой излучатель, который к тому же был полностью разряжен.

Я тяжело вздохнул и положил «Удар» в небольшой стенной сейф: такими несгораемыми ящиками были оборудованы все номера «Севастополя» — гостиницы, где я остановился. Владельцы этого славного заведения с ностальгирующим названием тщательно заботились о своих постояльцах, и мне даже взгрустнулось, когда я подумал о том, что должен буду покинуть этот уютный и комфортный двухкомнатный номер. Впрочем, Ангел Зоровиц обещал, что номер останется за мной, чем бы ни закончилось предприятие, в котором я должен был принять участие, так что особо горевать не стоило.

Рассовав по кармашкам рюкзака универсальный нож, зажигалку и пару пачек местной валюты, я сел на комфортный диван и задумался, глядя на небольшую кучку вещей, что лежала рядом со мной.

Я помнил свой шок, когда мне объяснили, что Земля цепью неравномерно работающих Переходов соединена со множеством разнообразнейших миров. Оранжевые ленты Дороги пробегали то тут, то там по поверхностям планет, и только земной шар был от них свободен. Зато наша планета отличилась многовековой экспансией, заселяя остальные миры группами людей, образующих, в конце концов, островки новых цивилизаций.

Они были разными, эти колонии-социумы. Некоторые, разросшись, превратились в развитые государства, испятнавшие городами и пашнями лик планеты. Были и такие, что намного обогнали Землю технологически, а другие, наоборот, остались чуть ли не в средневековом загнивании…

За свою сравнительно небольшую карьеру Проходимца я много где успел побывать.

Теперь же мне предстояло увидать нечто особенное.

Мир без электричества! Какой он, и что за люди там живут? В наше время цифровых технологий и чрезмерной информационной насыщенности трудно было представить жизнь, в которой даже элементарной лампочки накаливания не было, не говоря уже об автомобилях и Интернете. Существование в таких условиях должно быть тихим и размеренным… информация о далеких событиях доходит за месяцы, если не за годы… Города, определенно, небольшие; никакой особой спешки, гонки за убегающим временем…

Даже заманчиво, право, побывать в таких местах и отдохнуть от безумного темпа современного мира несколько деньков. А потом… вернуться к высокоскоростным автомобилям и Интернету. Мои руки стали перебирать предметы из кучки на диване.

Так, механические часы (выбранные во все том же ориентированном на мужчин магазинчике) — на руку. Цифровой плеер — в карман (послушаю музычку, пока будет возможность, да и книги в электронном варианте можно будет с экрана почитать). Диск рации — в сторону, туда же многофункциональный браслет шебекского производства. Тактические очки — тоже в сторону, не будут они там работать, хотя… суну во внутренний карман куртки — авось пригодятся.

«Кото-хи»…

Я покачал на ладони рукоять «кинжала», полюбовался на отточенные формы опасной игрушки, не удержался — сдвинул выпуклый узор в виде металлического цветка на гарде немного вверх и еще раз насладился зрелищем льдисто-светящегося, словно бы отлитого из мутного стекла лезвия, что с тихим шорохом выползло из рукояти. Всякий раз, когда я так делал, мне непременно хотелось опробовать «кинжал» на каких-нибудь находившихся рядом предметах. Я знал, что полупрозрачное лезвие, бывшее почти в три раза длиннее скрывавшей его рукояти, является, скорее всего, какой-то полевой структурой и режет, словно мягкую глину или масло, даже гранит и закаленную сталь, но… попробовать каждый раз хотелось.

С трудом удержавшись от искушения и оставив в целости все предметы в номере, я загнал лезвие в рукоять, убрал рукоять в чешуйчатые ножны и решительно сунул «Кото-хи» в один из отсеков рюкзака. Кто знает, вдруг он будет работать и в «обесточенном» пространстве?

Последним предметом, оставшимся возле меня на диване, был небольшой кулон на изящной цепочке. Выполненный из светлого металла, он был похож на распустившуюся розу или, скорее, на цветок сакуры. Подняв кулон на ладони, я погладил цветок пальцами другой руки. Замер, прислушиваясь к ощущениям…

И надел цепочку с кулоном на шею.

Этот кулон был единственным напоминанием о человеке, который оказался дорог для меня, но исчез, оставив лишь этот кулон и воспоминания с оттенком грусти.

Мы не нашли себя на родине. Мы были людьми, вырвавшимися на Дорогу с желанием изменить судьбу, добиться чего-то и вернуться обратно, в свой привычный мир, но вернуться уже с новым статусом, с новой ролью. Вернуться на более высокую позицию.

У меня это не вышло: Дорога для Проходимца, человека, что может проходить по ней из мира в мир, оказалась чем-то вроде наркотика, странной привязанности, что подобна морю, не отпускающему от себя моряка. И хоть клянет моряк море, когда судно треплется в безумной болтанке шторма, и хоть мечтает он о береге, проводя месяцы среди волн, но, когда оказывается он на земле, через какое-то время море снова находит моряка, являясь ему во снах, завлекая своей таинственной непостоянностью, и шепчет, шепчет, шепчет в просоленные уши: «Помнишь ли крики чаек? Помнишь ли шум прибоя и аромат свежего бриза? Помнишь ли великолепие красок рассветов и закатов над моим необъятным телом? Помнишь ли, моряк, о нашей с тобою любви?»

Не выдержит моряк, сдастся. Несмотря на весь покой и твердость жизни на суше, несмотря на уговоры близких и родных… сбежит моряк к морю, как к любимой, хоть и опасной женщине, встанет широко расставленными ногами на качающуюся палубу, вдохнет запах водорослей и соли полной грудью…

И тогда только почувствует, что абсолютно счастлив.

Вот и я, как моряк к морю, стремлюсь снова к встрече с Дорогой, чтобы еще раз увидеть, как струится ее грязно-оранжевое полотно под колесами транспорта, как извиваются дымные струи межпространственного Перехода и как распахивается широта нового мира за ним.

Тынь-тирлинь-ти-тынь!

Я очнулся, поднял голову к окну. Часы на городской ратуше Александрийска сыграли свою колокольную мелодию и пошли густо и весомо отбивать единицы времени. Донн… донн… донн… донн…

Уже четыре часа пополудни, а мне следовало в пять быть на месте отправки транспорта! Замешкался что-то, совсем замечтался…

Я решительно встал, оглядел внимательно уютный номер, чтобы убедиться, что взял все необходимое. Свистнул Маню.

Зашевелился плед на кровати, из-под него показался черный усатый нос, блеснули сонные глазенки. Гивера лениво спрыгнула на пол, весь ее вид говорил: «Ну чего будишь: по делу или как?»

— Давай отправляться, Манька, — я потрепал куницеподобное создание по крепкой холке. — Дорога зовет!

Гивера ткнулась носом в мою руку — поприветствовала, — а затем с удовольствием зевнула, отчего ее довольно симпатичная мордочка словно раскололась до самой шеи, открывая несколько рядов голубоватых конических зубов и загнутый в зевке язык. Этакий пушистый акуленыш.