Ученица Калиостро - Далия Трускиновская

Заплакав, она побежала прочь.

Философ поглядел вслед и внезапно усмехнулся. Зря он, что ли, столько лет пытался сделаться автором комедий? Зря выращивал из себя драматурга, умеющего сводить сложные движения человеческий души к смешным поступкам; драматурга, для коего мир — череда забавных и нравоучительных картинок, а люди движимы самыми простыми страстями, как персонажи пиес Молиеровых?.. И знать это вполне довольно, чтобы сплести интригу.

— Старуха, — сказал Маликульмульк. — Мне срочно нужна старуха.

Этого добра в предместье должно быть достаточно. Зря ли он, живя в столице, видел на театре столько лихих комедий? Мудрецу задали загадку — мудрец взялся ее разгадать.

Искомая тетка нашлась неподалеку от Родниковой улицы. Лет ей было за шестьдесят — тот возраст, когда отпадают последние помыслы о привлекательности. Она торговала поношенным платьем, и вид имела отчаянный — слонялась по улице, нахлобучив на себя старую офицерскую треуголку, перекинув через оба плеча в живописном порядке заштопанные чулки и какие-то тряпицы, в руках же имея преогромные драгунские сапоги, две пары. А уж что лежало в корзине — одному Богу ведомо.

— Поди-ка сюда, голубушка, — позвал Маликульмульк. — Дельце есть.

И обозначил это дельце именно так, как полагалось в комедиях: высмотрел молодую особу, невестку отставного бригадира Дивова, да увидел, что больно уж нос дерет, так нет ли способа с ней сговориться?

Природа не создала еще старухи, которая, услышав такие речи, откажется посводничать. Это Маликульмульк знал теоретически, из писем своих потусторонних приятелей, а сам такими услугами не пользовался. Столичные барыни в годах только тем и развлекались, что свадьбы устраивали, а уж уличная торговка и подавно не упустит такого любезного способа заработать деньги.

— И точно, батька мой, что нос дерет, — согласилась бойкая старуха. — Она ведь из богатых, в своем доме жила, горничная за ней ходила. Немец все бегал ей волосы чесать! А теперь — не угодно ли сухую корочку поглодать?

— А что за беда?

— А то и беда, что муж в карты проигрался. Я, грешна, тоже люблю в картишки перекинуться, так ведь меру знай! Видишь, что карта не идет — и уходи от стола прочь. А он, бесталанный, все имущество проиграл, в долги влез, серьги женины, ложки серебряные — все из дому унес и спустил. Маврушка, их горничная, все рассказала, как ей от места отказали.

— И что же? Влез в долги и сбежал, чтобы не платить?

— А вот тут по-всякому говорят. Одни говорят: застрелился, окаянный, погубил душу. Другие — что сбежал с остатком денег, бросив жену с батюшкой своим. А батюшка-то крут! Крут, да недалек! Раньше надо было за чадушком смотреть!

— И что, Маврушке потому от места отказали, что денег не стало?

— Так она сказывала. А что на самом деле — Бог весть.

— Где ж эта госпожа Дивова раньше жила?

— А на Мельничной улице. Ты, батька мой, спроси, всяк тебе бывший дивовский дом назовет.

— И давно ли она тут поселилась?

— Летом, я чай… — неуверенно отвечала торговка. — На Петра и Павла они уж тут, кажись, жили…

Сведения были утешительные, и Маликульмульк расплатился рублем. В Риге, стало быть, имелась компания игроков, которые горазды облапошить доверчивого молодого человека. Вот они-то и надобны…

Поход на Родниковую улицу выдался удачный.

Среди дворовых людей князя Голицына, которых он взял с собой в Ригу, был кучер Терентий. Местожительством ему определили конюшни, построенные при замке еще при шведах и ставшие тогда едва ль не основной частью замкового форбурга. Этот Терентий сперва был сильно недоволен голицынским гостем, вслух называл его приживальщиком и дармоедом, потом привык, а еще малость погодя осознал, что князь твердо решил стать покровителем неопрятного толстяка. Тогда отношение переменилось, кучер начал оказывать господину Крылову услуги — подбирать потерянные им бумажки, книжки и платки. И в конце концов Терентий увидел в этом щекастом вечном недоросле, неспособном себя прокормить, дитя без мамки. Увидел и подобрел окончательно.

Это чувство сам он называл жалостью. Надо пожалеть убогого, что кормится подаянием у паперти, надо и того верзилу пожалеть, который в двадцать лет говорить не выучился и речи не понимает, так что его водят за руку, а он бредет, высунув язык; и безногого пожалеть надо, иначе ты не православный человек, а турок.

Косолапый Жанно стал предметом этакой ритуальной жалости кучера.

Разумеется, Терентий знал прозвище, которым наградили недоросля дамы. Насчет «косолапого» был полностью согласен, а насчет «Жанно» морщился: эта французская замена «Вани» пришлась ему не по нутру.

У хорошего барина дворня имеет немного времени для досуга, и в этом подражает господам: затевает чаепития, к столу приглашаются избранные, места у этого стола добиваются годами — ну, точь-в-точь, как в высшем свете. Однажды был зван и Терентий, по протекции всесильной няни Кузьминишны. Там-то и зашла речь о барском госте, толстом и неряшливом, но вполне годном в мужья. Хорошая-то жена его к порядку приучит, а на лицо он собой неплох, опять же — дородство многими ценится. Обсуждали затею барыни женить этого господина на компаньонке и спорили: пара они или не пара? Терентий в бабьей аргументации понял немного, но основную идею уловил и запомнил: недоросля надо женить, а то пропадет. Сам он был лишь восемью годами старше недоросля, но имел в деревне и жену, и шестерых детишек. На этом основании Терентий считал себя пожилым, всеми уважаемым и опытным мужчиной.

Воскресным днем госпожа княгиня собралась покататься, пока еще позволяет погода. После службы, попив чаю, она взяла с собой Екатерину Николаевну, еще одну компаньонку (в большей мере приживалку, но даму, успевшую немного пожить при дворе и приятную собеседницу), а также Машу-Тараторку и отправилась в Петербуржское предместье. Там воздух был более свеж, чем в крепости, которая не всегда продувалась речным или морским ветром, мешали высоченные, не менее пяти сажен, валы укреплений и узость кривых улочек. Было также решено заехать в рыбацкий поселок, чуть ниже по течению Двины, и купить корзинку копченой рыбы.

Обратно дамы могли бы вернуться и берегом реки — самой короткой дорогой к замку, но и самой неудобной для щегольского экипажа. Поехали опять через предместье, выбирая те улицы, в которых еще не бывали. Там Терентий и обнаружил Косолапого Жанно.

Недоросль стоял на углу и беседовал с женщиной.

Женщина, что соглашается разговаривать с мужчиной, стоя посреди улицы, либо дурно воспитана, так, что хуже не бывает, либо таково ее ремесло — выслеживать по улицам одиноких господ. Терентий сильно забеспокоился. Он, глядя на Косолапого Жанно свысока, сильно преувеличивал его простодушие. Терентий вообразил, как бестолковый и бедный барин попадется в когти к искательнице приключений, как она, прознав про его чин, начнет ощипывать свою жертву понемногу, и как дело кончится растратой казенных денег, после чего мерзавка скроется, а Косолапый пойдет под суд. Картину он нарисовал жуткую — вплоть до каземата и кандалов, и на всю живопись ушло у него полторы секунды.