Меч тамплиеров - Пол Кристофер

Беседуя, они прошли в библиотеку. Здесь вдоль стен тянулись этажерки из светлой отполированной яблони, а между ними висели картины, изображающие средневековые сражения, кистей давно забытых художников. Железная, под старину, люстра, потолок из мореного дуба. Пол устилал огромный персидский ковер в розовых и блекло-синих тонах.

В углу на журнальном столике стоял телефон, рядом — пара мягких кресел, обитых бархатом, когда-то красным, но с течением лет выцветшим и потемневшим. Тут же находилось любимое кресло дяди Генри — огромный зеленый кожаный монстр, словно в каком-нибудь английском джентльменском клубе девятнадцатого столетия. По правую руку от него замер торшер с небольшой полочкой — на нее можно было положить книгу, и еще оставалось немного места для рюмки шерри или стакана молта.[14]

Над простым, без лишней отделки и роскоши, камином висела апокалиптическая картина британского художника Джона Мартина, изображающая смертельные подробности разрушения величественного Вавилона — божественные молнии били с клокочущего бурей неба в маленьких ассирийских священников, пытающихся спастись на ступенях языческого храма. На бронзовой табличке, прикрепленной к раме, была выгравирована надпись на итальянском языке, девиз дяди Генри:

«Ognuno sta solo sul cuor della terra traffito da un raggio di sole: ed e subito sera».

— Что это значит? — спросила Пэгги.

— Каждый из нас одинок на земле, пронзаемый солнца лучами: и вечер внезапный, — перевел Холлидей.

— Вы раньше знали, — язвительно заметила девушка.

— Это стихотворение. Называется «Вечер внезапный». Написал его Квазимодо Сальваторе.

— Горбун?

— Нет, итальянский поэт. Если память мне не изменяет, он получил Нобелевскую премию. Генри встречался с ним в Риме вскоре после войны.

— Грустные стихи. — Пэгги еще раз пробежала взглядом по строкам над камином.

— Дядя Генри так не думал. Он считал это предостережением. Срок, отведенный нам на земле, очень короткий. И смерть приходит в конце пути. Однажды. Как дар небес.

— Вот и к дедушке она не замедлила прийти. — Пэгги не села, а, скорее, упала в зеленое кресло.

Холлидей обошел двухтумбовый, украшенный резными барельефами пичуг и мелких зверушек стол и присел на старомодный табурет-вертушку. На столе стояла лампа с зеленым абажуром и лежал кожаный бювар. Старое, изъеденное жуками дерево блестело, отшлифованное временем и рукавами десятков людей, работавших за этим столом.

«Похоже на пятнадцатый век… Возможно, произведение испанских мастеров, — размышлял подполковник. — Как эта штуковина могла очутиться в маленьком городке на берегах Эри?»

Но в доме дяди Генри всегда полно было подобных вещей, каждая с непростой историей. Чтобы изучить их происхождение, не хватило бы никакого времени…

По три ящика в тумбах и один — между ними. Холлидей тщательно обыскал их. В ящиках слева лежали папки с бумагами, касающимися личных дел дяди Генри. Банковские счета, старые налоговые декларации, квитанции и так далее. В пухлых папках из правой тумбы — профессиональная корреспонденция и материалы по работе в университете. В одной из них — картонной, раскрашенной под мрамор — рейнджер обнаружил заметки, написанные самое меньшее на трех языках. Может быть, и больше… Причем некоторые на иврите. Там же хранились несколько карт, в том числе Ла-Рошели — французского города-порта на побережье Бискайского залива, прославившегося как оплот протестантских сил во время религиозных войн шестнадцатого и семнадцатого веков.

Очень похоже, что листок с картой, маленький, пожелтевший и хрупкий от времени, вырвали из путеводителя «Мишлена».[15]Холлидей разглядел едва заметные слова, написанные карандашом: «Гугеноты? Ирландия? Какая скала?»

Подполковник отложил карту в сторону.

В центральном ящике оказалась только пачка бумаги и старый, притуплённый кинжал с рукояткой из черного дерева, предназначенный, по всей видимости, для вскрытия конвертов. Раньше Холлидей никогда его не видел, но сразу определил происхождение оружия. Чтобы убедиться, он перевернул клинок и на потемневшей от времени стали прочитал: «Meine Ehre heisst Treue».[16]Ваффен СС. Кинжал нацистов.

— И откуда же он взялся? — громко и озадаченно произнес Холлидей.

— Что? — удивилась Пэгги.

Подполковник объяснил.

— Может быть, это подарок.

Он показал лезвие журналистке.

— Он был в Германии во время войны? — Пэгги нахмурилась. — Я всегда считала, что дедушка Генри работал в разведке, как Ян Флеминг и все те парни, что сидят на одном месте, курят трубки, а потом обводят вокруг пальца гестапо. Но я не думала, что он что-то делал сам… Я имею в виду, что-то опасное.

— Я тоже так думал.

— Может быть, это подделка? Хорошая имитация?

— Это вряд ли… — задумчиво протянул Холлидей, взвешивая кинжал на ладони.

В холодной тяжести клинка ощущалась злая сила — его когда-то использовали для недобрых дел. Наверняка у него есть своя история. Можно с уверенностью сказать, кинжал проливал кровь. И не раз. Или дело в излишней подозрительности? Нужно меньше читать детективов и шпионских романов… Впрочем, рунические письмена и свастика могут натолкнуть еще и не на такие мысли. Подполковник решительно вернул оружие в ящик.

— Не о нем ли говорил Бродбент? — Пэгги медленно пошла вдоль книжных полок.

— Знаете, можно совершенно не разбираться в холодном оружии, не знать ничего из истории, но спутать меч и кинжал? Сомневаюсь.

— Интересно, а почему тот меч настолько важен для его отца? — произнесла девушка, и вдруг ее лицо озарилось улыбкой умиления. — Ой! Посмотрите! Любимые книги моего детства! Все здесь! — Она наклонила голову и принялась читать тиснение на корешках. — «Хроники Нарнии» — все книги! «Пять детей и волшебство» и «Ласточки и амазонки»,[17]«Искатели сокровищ» Эдит Несбит,[18]«Великолепная пятерка»![19]Вот они стоят! Вместе, на одной полке!

Холлидей присоединился к ней. И вскоре нашел — вот она, та самая книга. Тяжелый том в твердом переплете и суперобложке, зеленой с кремовым. Первое издание эпопеи Теренса Хенбери Уайта «Король былого и грядущего».