Последняя ночь с принцем - Галина Владимировна Романова

Время приближалось к полудню. Ветки лозинок лениво перешептывались с легким ветром, им вторило легкое поскрипывание весел в уключинах, да вымученно морщилась легкой рябью поверхность пруда. В остальном было очень тихо и совершенно безлюдно. Может быть, Николаша вместе с землей приобрел еще и этот прудик? Кто знает… Но факт отсутствия людей Риту очень устраивал.

Она сидела в лодке, вытянув ноги, и слегка ее покачивала. Гнала волну, что называется. Волны были так себе, маленькие и совсем невнушительные. Они отпрыгивали от лодочной кормы, набирали скорость, чуть разрастаясь, а потом будто нехотя сливались с водной рябью и вскоре исчезали.

Вот интересно, подумала Рита, чем таким занимается этот Николаша, что имеет такой дом, такую женщину и Кораблева Эдика в друзьях?

Дом стоил денег, благоустройство тоже, и такая женщина, как Ванда, не могла соблазниться на годовой доход в пятьдесят тысяч долларов. Значит…

Значит, он и вправду бандит?.. Тогда, что их могло связывать с Кораблевым?

Эдик смотрелся вполне респектабельно, уходил на службу в дорогом костюме и при галстуке, возвращался всегда в одно и то же время. Рита наугад определила его в адвокаты, а тут вдруг Николаша, да еще бандит…

— Что за вздор ты тут несешь?!

От того, каким голосом произнес сию фразу тот самый человек, о котором она сейчас думала, Рита вздрогнула. С кем это он разговаривает в таком тоне, интересно?

Любопытство Маргариты не успело разрастись до мучительного. Почти в то же самое мгновение над прудом разнесся шаловливый хохоток Зинаиды, и она что-то забормотала горячо и сдавленно.

Понятно… Им тоже понадобилось уединение.

И они тоже притащились к пруду, решив покататься на лодке, как Рита им и предрекала, только вот с чего-то вечера не дождались. Сейчас стало очень жарко, солнце просто обжигало, проникая наверняка и под широкие поля Зиночкиной панамы. Дождались бы вечера и тогда… Вечером только на лодке и грести. Слушать мягкий плеск воды, наблюдать за тем, как равномерно погружаются весла в кисельную черноту пруда. Скользят там, как под стеклом, и снова вырываются наружу, брызгая вокруг сотней мелких капель. И говорить тогда много приятнее. Говорить тихо, неторопливо, не раздражаясь.

Не так, как сейчас говорят эти оба!

Страсти, между тем, накалялись. Зинаида прибавила оборотов и звенела уже достаточно громко, но все так же неразборчиво. Эдик же отвечал ей редко и отрывисто. Закончила Зина неожиданным вопросом:

— Но как ты мне все это объяснишь?!

— А я должен?! — Кораблев уже почти рычал, но все так же сдерживался, чтобы не заорать на нее в полный голос. — Кто ты такая, черт возьми?! Зачем сюда притащилась?!

Вот-вот… Действительно, зачем?

Рита обрадованно заерзала в лодке, потревожив прибрежную осоку. Та укоризненно зашелестела саблевидными листьями.

— Я??? — заверещала Зина, добавив в голос слезливости. — Я кто такая??? Тебе ли не знать, Э-ээдик!

От того, как именно она произносила его имя, Риту воротило. Дамочка в самом деле зарвалась.

Двухдневное знакомство еще не дает ей права…

— Я же люблю тебя! И давно люблю! — воскликнула Зина, сразу развеяв миф Маргариты о двухдневном знакомстве этих двоих. — И ты ли не знаешь об этом!!!

— Представь, не знаю, — устало обронил Кораблев и в полный голос выругался:

— Вот послал мне бог испытание. Мы же с Ритой решили поехать, чего ты пристала!

— С кем, с кем?! С Ритой?! С этой ржавой крысой?! Да… Да пошел ты, скотина!

И Зина с плачем убежала. На какое-то время вернулась благословенная тишина, и следом по траве прошуршали шаги Кораблева.

— Подслушиваешь? — ехидно поинтересовался он, забираясь в соседнюю лодку и присаживаясь на скамейку.

— Очень надо! — вспыхнула Рита, которая после Зинкиного «комплимента» в ее адрес намеревалась вернуться в домик и начать тут же собирать свои вещи. — Я первая сюда пришла и вас особо не приглашала. Вот…

— Справедливо, — быстро согласился Эдик. — Извини… А что, Рита, не покататься ли нам на лодке?

— Нам? А.., а как же Зина? — кажется, ее несостоявшееся чудо вознамерилось вернуться с полдороги.

— Да ну ее! Она меня, если честно, уже достала.

Бормочет что-то о какой-то судьбоносной встрече, о любви своей, о старом знакомстве. А я ее, если честно, впервые увидел на лестничной клетке, когда с тобой знакомился. Может, и пересекались когда, я не запомнил. Я, если честно, таких девиц побаиваюсь.

— Каких?.. Каких таких девиц? — на всякий случай решила уточнить Рита, подавая ему руку и перешагивая через борт к нему в лодку.

— Таких, что путают понятия «любовь» и «замужество», — туманно пояснил Кораблев и принялся отвязывать лодку. — Не люблю прилипчивых, самонадеянных и таких вот чрезмерно, просто слащаво прекрасных. Все в них предельно правильно и гармонично: ноги, грудь, кожа, волосы… Барби!

Глупые пустые Барби! Николаша вон тоже себе такое сокровище отцепил, чудак-человек… Нет, мне такие женщины не по сердцу, да и не по карману, если честно. Мне больше нравятся такие, как ты, Ритуля. Не избалованные, без претензий и без светского неживого лоска…

Он болтал без умолку, выруливая лодку на середину пруда. Болтал и крутил головой по разным сторонам. И не видел, как Рита закусила губу от обиды и еле сдерживается, чтобы не зареветь с досады.

Он что же, на самом деле такой толстокожий или намеренно жалит ее?! Да, она не избалованная, она без претензий, и светского лоска в ней нет. Она именно та, про которых поется: нелюбимая плачет у окна…

Она никогда прежде не плакала, но всегда была нелюбимой, почти всегда. В этом состояла ее трагедия. И, свыкнувшись с этим определением для себя, она никому уже не верила. Если на нее обращали внимание, она сразу щетинилась, подозревая в этом подвох. Если начинали ухаживать — какую-то корысть. Как вон в случае с Пироговым. Ей все то время, что он пытался за ней ухаживать, казалось, что предприимчивые соседи нацелились на ее квартиру.

Что именно нужно от нее Кораблеву, она пока никак не могла сообразить. Но что не любовь, это бесспорно.

Как назвала ее Зина? Ржавой крысой? Что же… в этом была своя правда.

Рита не была шатенкой, не была блондинкой, и брюнеткой ей стать не было суждено. Ее волосы не были цвета неспелой пшеницы, как об этом романтично твердят поэты. Ее волосы имели цвет несмелой ржавчины. В одном пощадила ее судьба, остановив эту природную коррозию в начальной стадии.

Страшные ржавые пятна не полностью изъели ее тугие тяжелые пряди, зато гадкая несмелая ржавчина коснулась ее души и сердца.

Потому-то сейчас, сидя напротив Кораблева Эдика и слушая его беззаботный треп о природе, погоде и о том, что именно привлекает его в таких вот непривлекательных женщинах, как она, Рита с ужасом понимала, что рядом с ним ей не место.