Борн - Джефф Вандермеер

Я не знала этих людей, Вик никогда не рассказывал о них ничего такого, что могло меня заинтересовать. Однако я не припоминала, чтобы, будучи взрослой, доверяла хотя бы трем людям одновременно. И Вик, доверившийся такой куче народу сразу, казался мне глупым и безответственным: доверие – это индульгенция, выдававшаяся старым миром. О том, что Вик доверял им больше, чем доверял мне теперь, даже думать не хотелось. Оставалось лишь гадать, сможет ли он когда-нибудь изменить свое видение Компании и готовность простить ее, согласившись с моей точкой зрения. Для меня же Компания была бледным раздувшимся клещом, присосавшимся к телу больного города, тем, что окончательно растратило наши ресурсы и породило хаос. По слухам, они через подземные туннели переправили готовую продукцию подальше, оставив на нашу долю лишь отстойники с отбросами.

Изредка я встречала старых мусорщиков, которые плели небылицы о прошлом богатстве города, до того, как в него пришла Компания. При этом их лица светились внутренним светом, почти заставив меня изменить мнение насчет мемо-жуков. Ну, почти. То, что они мне рассказывали, было не совсем правдой. Скорее тем, что мы говорим о родном покойнике, вспоминая только хорошее. В этом-то и заключалась прелесть Компании: она победила, несмотря ни на что. Сохранила неразрывную связь с историей города, даже после того, как от него осталась одна лишь сброшенная кожа, призрак былого. И гигантский, жуткий Ведмедь.

– Убил мою рыбоньку прямо перед камерой, встроенной в одного из жуков-шпионов.

Вот только позже он говорил уже о другом человеке. А потом всплыла еще одна версия: что рыба, мол, была только ранена и какое-то время влачила жалкое существование в отстойнике за границей территории Компании. Якобы она протянула там без малого год, то есть куда дольше, чем можно было ожидать, отчасти потому, что ее подкармливал Вик. Креатура сделалась проклятьем того места: чудище с человеческим лицом, всплывающее из глубин, чтобы жрать. Хотя человеческое лицо с самого начала было мертво и объедено всякими мелкими тварями, попав в грязную воду, оно начало гнить, и никто так и не узнал, кому оно когда-то принадлежало. Как и о том, не погибло ли тело рыбы от этого воплощения смерти, оказавшегося на ее голове.

В четвертой версии Вик намекал, что рыба, возможно, до сих пор существует где-то глубоко под водой. Короче, Вик рассказывал байки. Он был болен. Впал в экзистенциальную тревогу, вспоминая о том, как его выперли из Компании, саботировали «рыбий проект», как, потеряв связь с головным офисом, Компания скатилась в анархию, и Вику пришлось выживать самостоятельно, без защиты, к которой он привык. Стать торговцем наркотиками, «выживальщиком», таким тощим и полупрозрачным, что он сам сошел бы за одного из глубоководных или пещерных существ.

В свои самые мрачные минуты, когда меня посещали сомнения в истинности собственного «я», когда я предавала свое «я», стремясь к Вику как к противоядию, мне открывалось, что в действительности Вик признается: в прошлом он участвовал в создании столь ужасного оружия, что даже несравненная красота не оправдывала его существование.

Правда, от которой Вик благополучно избавился в своих воспоминаниях, была совершенно недвусмысленна. Она открывалась в примечаниях к рисунку, найденному мною в его комнатах: чудовищная рыба должна была использоваться для полицейских нужд и контроля над толпой, внушать страх, а возможно, и убивать. Где-то, когда правительство еще сохраняло какую-то власть или хотя бы намерение восстановить порядок, и было решено вложить деньги в это самое восстановление.

В ту ночь на балконе, первый и единственный раз, в бессвязной Виковой болтовне о Компании появился другой монстр:

– Морд знал о рыбе. И Морд показал мне, кто я есть.

Я не знала, как это понимать. Получалось, что Вик и Морд работали на Компанию в одно и то же время? Когда Морд был меньше и не летал? Но всякий раз, готовый проболтаться о чем-то важном, Вик, словно чувствуя мой интерес, резко закруглялся. Умолкал совершенно ненатурально.

Это стало границей, за которую Вик не отваживался заходить.

В городе граница между кошмаром и реальностью была текучей и изменчивой, так же как смысл слов «убийца» и «смерть». Наверное, ответственность за это лежала на Морде. А может быть, на всех нас.

Убийцей называли того, кто убивал по причинам, не связанным с выживанием. Убийцей был сумасшедший, а не тот, кто пытался просто пережить следующий день. Однажды я ударила камнем женщину. Мы встретились при раскопках на пустынной улице в западной части города. Я нашла гладкий обломок металла, почти поглощенный лоснящимся красным растением, напоминавшим плоть. Я никогда прежде такого не видела и не знала, пригодится ли оно Вику.

Вывернув из-за угла с добычей в руках, я наткнулась на ту женщину. Лет пятидесяти, жилистая, как и многие выжившие, с распущенными седыми волосами, одетая в заплатанные черно-серые тряпки. Увидев меня, она улыбнулась. Потом перевела взгляд на то, чтобы было в моей руке, и улыбка сползла с ее лица.

– Отдай, это мое.

Может быть, она имела в виду: «Сейчас оно станет моим».

Не имело смысла дожидаться, когда она нападет. Присев, я нашарила свободной рукой камень. Незнакомка рванулась ко мне с середины улицы. Я запустила в нее своим камнем, угодив прямо в лоб. Она пошатнулась и повалилась на бок, тяжело дыша. Потом с трудом поднялась. Я швырнула другой камень, снова попав в голову.

На этот раз она покачнулась, скрючилась, уперлась руками в колени. Из раны на голове закапала ярко-красная кровь. Женщина тяжело осела среди обломков, держась за голову, и глядела, как я разжимаю кулак, роняя уже приготовленный третий камень.

– Я просто хотела посмотреть, – произнесла она, в замешательстве то отнимая ладонь от раны, то вновь прижимая. – Просто посмотреть и больше ничего, – глаза женщины начали стекленеть.

Я не стала задерживаться ни чтобы помочь ей, ни чтобы добить. Я ушла.

Умерла ли она? Убила ли я ее, и если – да, убийца ли я?

Случившееся между мной и той женщиной не было чем-то из ряда вон выходящим, какой бы амнезией мы все тут не страдали. Это было старо как сам старый мир, и даже старше. Первое и единственное правило заключалось в том, что вы сами отвечали за свою безопасность в той степени, в какой могли: мы защищались изо всех сил и имели на это полное право.

Однако в один вечер, через три недели после того, как нашла Борна, я утратила-таки бдительность. Банда подростков, подкравшись по мху и детритам, перехватила дверь прежде, чем та за мной закрылась. Они бесшумно пробрались по коридорам прямо к комнатам, ступая точно по моим следам и счастливо избежав всех ловушек, атак феромонов, пауков и прочего. Я ничего не заметила, все мои мысли поглощены были Борном и тем, где его обнаружу.

Вик как раз подался обслуживать дальний предел своей разваливающейся наркотической империи. А никто из моих собственных защитников вроде хищных тараканов в коридоре, пауков-бокоходов, встроенных в дверь, или доброго, проверенного временем стального лезвия не мог остановить нарушителей.