Тише воды, ниже травы - Марина Серова

Выйдя на улицу и полной грудью вдохнув опьяняющего весеннего воздуха, я почувствовала, что получила некий азартный импульс для продолжения своего копания в обстоятельствах смерти Дины Черемисиной. То, что мне удалось обнаружить, было… пусть и не очень подозрительно, а… В общем, оно содержало некую тайну. Возможно, эта тайна и яйца выеденного не стоит, а может, дело обстоит и по-другому. Во всяком случае, не так скучно будет во всем этом разбираться. К тому же «кости» мои, помнится, недавно что сказали? Чтобы не задавалась я особо в своем скепсисе. А заявление моих волшебных помощников куда как важнее, чем путаница в отчествах.

Наступил уже вечер. Что ж, самое время для посещения семей трудящихся, к коим относятся и родители Дины Черемисиной. Адрес благодаря Лере у меня имелся, и я решила по максимуму использовать сегодняшний день — совершить все очевидные шаги, обычные для первого этапа расследования.

Наталья Борисовна и Николай Денисович были дома. Они встретили меня, не очень-то удивившись. Как выяснилось, Лера Павлова уже позвонила им и сообщила о том, что наняла частного детектива.

— Да, собственно, мы и не думали… Чего уж она так решила? — неопределенно пожал плечами глава семейства.

— Нет, это совершенно правильно, правильно! — возразила ему Наталья Борисовна.

Она сразу же взяла меня за руку, провела в комнату и, усадив рядом с собой на диван, продолжила бурно высказывать свое мнение:

— Вы поймите, это же все просто ужасно, ужасно! Она же была такая молодая, такая молодая! И они не смогли ее спасти… У нас такие сейчас врачи, потому что дипломы получают за деньги. А как сталкиваются с проблемой, ничего не могут сделать. Ведь когда мы учились, мы все просто полностью отдавались учебе, — она бурно всплеснула руками и обернулась к мужу.

Маленькой, хрупкой Наталье Борисовне было лет под пятьдесят, но за счет своего субтильного телосложения она выглядела моложе. Одета она была в какой-то балахон, заляпанный акварельными красками. В комнате у окна я заметила мольберт с неоконченной картиной, на которой было изображено нечто пока не совсем понятное. Короткая прическа и довольно милое личико матери Дины, ее балахон вкупе с мольбертом особенно на фоне ее супруга, плотного мужика с густыми усами, создавали впечатление женщины немного не от мира сего. И эта еще ее манера говорить — с придыханием, делая при этом круглые-круглые глаза… В общем, все это заставило меня подумать, что не зря в Дине соседки и подруга отмечали некую странность. Вот они где, наверное, генетические истоки той странности.

— Какое наполненное было время, когда мы учились! — продолжала восклицать Наталья Борисовна. — А сейчас… И молодежь живет совсем не так, не тем. А врачи — ну ведь как же так можно, а!

Она закачала головой.

— Они должны были на всех парах лететь туда, на всех парах! Потому что им сказали — двадцать пять лет человеку, отравление. Должны же были понимать, что речь идет не о чем-нибудь, а о жизни!

— А почему вы так уверены, что они приехали не сразу, как получили вызов? — перебила ее я.

— Но ведь тогда они должны были ее спасти, — округлила глаза Наталья Борисовна.

— А если они просто не смогли, потому что изначально было поздно?

— Нет, могли, — убежденно отвечала мать Дины. — Ведь они врачи, реаниматологи, они обязаны уметь возвращать человека с того света!

— Подожди, — вступил в разговор усатый папа Дины. — Там не все так просто было. Конечно, она не цианистый калий приняла, от которого раз — и все. Тут можно было попытаться… Я консультировался, у меня врач знакомый. Но… — он вздохнул, — все дело во времени. Просто она… поздно позвонила. Еще удивительно, как вообще позвонила, как смогла. Это мне тоже врач говорил.

Последние слова Николая Денисовича еще раз убедили меня в том, что «03» скорее всего набирала другая женщина. Не Дина.

— Вы уж постарайтесь, пожалуйста, приложить все усилия, чтобы они получили по заслугам, — категорично заявила Наталья Борисовна, у которой, видимо, было совершенно неверное представление о моей задаче.

Но это в данном случае было не так важно. Я пришла сюда для того, чтобы лучше представить себе Дину, ее окружение, характер, привычки. Словом, все то, что делает человека личностью и на основе чего можно потом строить предположения и версии. И очень надеялась получить такого рода сведения от ее родителей. Поэтому я не стала объяснять Наталье Борисовне, чем намерена заниматься в своем расследовании, а перешла к вопросам.

— Скажите, ваша дочь давно жила одна?

— Дина? — Наталья Борисовна закатила глаза к потолку. — С тех пор как умерла моя мама, значит, второй год пошел. Ах, это было ужасно! Знаете, это очень страшно в любом возрасте — потерять мать. Я тогда так переживала, просто сходила с ума… Меня словно свалил с ног невиданной силы шквал! — Черемисина резко выбросила левую руку вперед и вверх, как бы изображая тот самый шквал, иллюстрируя наглядно свои слова.

— И кто принял решение поселить туда Дину? — перебила я ее высокопарные восклицания.

— Ну… Мы все как-то так договорились, — снизила тон Наталья Борисовна. — То есть никто не возражал, здесь нам всем было уже довольно тесно. С нами же еще живет сын со своей семьей.

— Да, я знаю, — кивнула я. — Кстати, он дома?

— Нет, — ответила Наталья Борисовна. — Хотя они, кажется, должны скоро прийти с Ларисой… Ты не помнишь, что они говорили? — обернулась она с вопросом к мужу, и тот ответил:

— Кажется, собирались быть дома к восьми.

Наталья Борисовна, кажется, уже и не слышала его слов, потому что заговорила о другом:

— Когда Дина была маленькая, она часто болела. И меня это пугало. Я боялась, что она может умереть. Она вообще была слабенькая. Но вот так получилось, что в детстве она преодолела все болезни, а тут… Став взрослой, окрепнув, сформировавшись, она вдруг столь трагически, безвременно ушла из жизни.

По тону Натальи Борисовны могло показаться, что она произносит монолог в честь какого-то известного человека, талантливого и полного творческих сил, но абсолютно ей чужого. И вновь проявилась уже отмеченная мною манера говорить с каким-то завыванием, полупричитанием, как будто мать Дины выступала со сцены. Через минуту, после паузы она внезапно изменила стиль речи, словно сошла на землю с заоблачных высот искусства, и обратилась ко мне нормальным будничным тоном:

— Хотите курить?

Я не стала отказываться, и Наталья Борисовна придвинула мне пепельницу, полную окурков, закурив при этом сама сигарету с мундштуком.

— Наталья Борисовна, а что окружало вашу дочь вдали от вас? — невольно заговорила и я с неким пафосом.

— Что вы имеете в виду? — воззрилась на меня женщина, подняв тонкие светлые выщипанные бровки.

— Ну, чем она жила? Что у нее были за интересы, что за друзья?