Хотел ли Гитлер войны. Беседы с Отто Штрассером - Дуглас Рид

(Эсэсовцы, о которых говорит Штрассер, это одетые в черную униформу члены Schutzstafel, бывшего элитного подразделения чернорубашечников, позднее занимавшиеся охраной концлагерей, пытками, убийствами и борьбой с «внутренним врагом».)

В четыре часа утра поднимали, чтобы идти в конюшни – чистить солому. Штрассер случайно предложил использовать вилы – тогда навоз падал на землю, а на вилах оставалась чистая солома. Но тут опять пришел тот же капрал, ненавидевший «проклятых умников», и приказал проделать всю работу руками. Один такой же тип заставил молодого призывника пить из плевательницы с окурками. Парень не смог вынести такого позора и застрелился.

В такие вещи практически невозможно поверить, но они происходили в Германии, и вы слышите рассказ о них, исходящий из уст немецкого патриота. Я знал о них, да и многие иностранцы знали об этом, и понимали, что этот дух, эти ничтожества окажутся в первых рядах, если национал-социалисты Гитлера одержат победу. Так и случилось; и хотя я не верю, что подобное происходит в немецкой армии сегодня, они проявились – как совершенно справедливо заметил Отто Штрассер – в другом виде: в зверствах СС и концентрационных лагерях. (Почти о том же самом я писал в своей «Ярмарке безумия».)

Хуже всего было Штрассеру из-за того сержанта, который особенно ненавидел его, видимо, из-за того, что тот был «умником».

В апреле 1915-го, уже на фронте, когда батарея стояла на позиции, он заставлял Штрассера ежедневно, в четыре часа утра, начищать ему сапоги. Он выставлял их на улицу и говорил: «Ну не пойду же я сам за ними на холод». Позднее, когда часть находилась в резерве, он поручил Штрассеру, хотя тот уже был капралом и не должен был ухаживать за лошадями, почистить больных лошадей, некоторые из которых были настолько завшивлены, что их проще было пристрелить. При первом прикосновении к животным вши оказывались и на человеке, так что его товарищи по оружию не допускали его даже в палатку и он был вынужден ночевать на открытом воздухе. Это и случилось со Штрассером. Его, пытавшегося хоть как-то уснуть, обнаружил один из офицеров. Он выслушал его рассказ и приказал никогда больше не использовать его на этой работе. Сержант же получил 14 суток ареста. Отбыв наказание и возвратившись в расположение, он случайно столкнулся со Штрассером. Он двинулся на юношу, изрыгая проклятия на том непечатном жаргоне, которым общались в те дни с нижними чинами подобные типы. «Сейчас я твои мозги по стене размажу», – орал он.

Штрассер вытащил револьвер и приготовился стрелять, на что сержант закричал: «Ага! Вот ты и попался! Ах ты..» – и он подал жалобу в военный суд. Но Штрассер был оправдан, а сержант вновь получил наказание.

Эта история имела свое продолжение. В январе 1918 года Штрассер уже командовал на фронте артиллерийской батареей. И однажды к нему прислали пополнение. Среди солдат оказался и тот человек. Штрассер спокойно сказал ему, что о давнем инциденте можно забыть, но что если он хоть раз неуважительно поведет себя в отношении к капралу, то его разжалуют. Сержант батареи получил указание пристально следить за этим человеком, который, к слову, впоследствии был все-таки пойман за руку. Он предстал перед трибуналом, его разжаловали и он получил пять лет исправительных работ.

Когда все это начиналось, Отто Штрасеру было семнадцать лет. События эти крайне важны для понимания человека, который мог оказаться в горниле истории – потому что они объясняют и проясняют слова, которые он произносит сегодня: «Именно с тех пор во мне жила неизбывная ненависть к милитаризму как явной противоположности солдатской профессии вообще, ведь это совершенно разные вещи». Они также объясняют и его ненависть к гитлеризму, который для него означал лишь одно – что Германия оказалась в тисках человека, обращавшегося с ней так же, как с ним в 1914 году.

В октябре 1914-го, боясь, что война закончится, а он так и не попадет на фронт, Штрассер, будучи уже вполне подготовленным артиллеристом, решил перейти в пехоту. В то время 6-я Баварская пехотная дивизия резерва состояла из четырех полков – 16-го, 17-го, 20-го и 21-го. Адольф Гитлер служил в 16-м полку, ординарцем при штабе, и находился за линией фронта. Штрассер попал в 20-й полк и семнадцати лет от роду сразу оказался в окопах Фландрии. Против них сражались британские войска, на первых парах сикхи. Дело было при Витшете и Варнетоне.

Более половины добровольцев составляли студенты. Все они были примерно одного возраста со Штрассером. В бой они шли, подражая героям иллюстрированных книжонок, распевая Deutschland über Alles – и в результате, при Варнетоне полк, в котором сражался Штрассер, потерял 70% личного состава. «Огонь англичан, – говорит он, – был просто убийственным».

Там он пробыл до марта 1915-го. Затем его батальон перебросили на русский фронт. Ночные марши давались тяжело – было очень холодно, и даже кофе застывал во флягах. Люди без сил валились на обочины дорог, и даже угрозы офицеров, размахивавших над их головами саблями и пистолетами, ни к чему не приводили. Сутки они проспали в заброшенной фабрике – и не успели они подняться, как тут же пришел приказ возвращаться. Англичане начали наступление при Невшателе.

В марте 1915 года Штрассера вернули в артиллерию. После небольшого разбирательства его отправили под Армантьер, где он и получил свой Железный крест 2-го класса, сдерживая в конце лета ожесточенные атаки англичан. В сентябре того же года он был уже сержантом; в мае 1916-го его тяжело ранило осколком снаряда. В канун Рождества 1916-го, в самый разгар подготовки к празднику, он получает приказ перейти на службу в новый, Третий дивизион Первого Баварского резервного артиллерийского полка. В сражении при Вердене он отвечал за телефонную связь между своей батареей и остальными подразделениями. В мае 1917-го он уже был унтер-офицером, а в октябре того же года – лейтенантом артиллерии.

На Западном направлении шли жестокие бои – армии противников сцепились намертво. И вот началась его служба уже в качестве офицера немецкой армии. И сегодня его ненависть к тогдашним офицерам запаса не уступает его восхищению офицерским корпусом немецкой армии. В нем он нашел и, как говорится, больше демократии, и более здоровый человеческий дух. Здесь он открыл и свое призвание – быть солдатом.

Командиром его батареи был граф фон Хертлинг, племянник и тезка тогдашнего канцлера Германии. Отто Штрассер так рассказывает о человеке, которым он восхищался:

«В офицерский корпус – то есть начиная с лейтенантского звания – не допускался никто, если на это не было единодушного согласия всех офицеров подразделения. Это было что-то вроде клуба, и его правила соблюдались крайне ревниво. Без такого единогласного одобрения со стороны офицерского корпуса даже сам король Баварии (Штрассер все время служил в баварских подразделениях. – Авт.) не мог назначить этого офицера. Тогдашний военный министр Баварии был крайне раздражен, что его сын, назовем его граф N, не был принят в ряды офицеров. Командир того полка спросил графа фон Хертлинга, командира батареи, почему он выступил против кандидата. На что Хертлинг ответил: «Он ничего не может, трусоват, и толку от него никакого». Через несколько недель от военного министра Баварии пришла срочная телеграмма. В ней он спрашивал, почему граф N не получил офицерского звания – ведь Его Величество хотел, чтобы тот стал офицером аккурат к Рождеству. Тогда комполка собрал офицерское собрание – он хотел, чтобы остальные офицеры провалили инициативу графа Хертлинга. Он выступил перед офицерами, рассказал о случившемся, после чего произнес: «Итак, господа, это – сын военного министра. Да и к тому же у нас в армии и так достаточно глупых офицеров… ну, будет еще один – какая нам разница. И вообще, этого желает Его Величество. Ну просто папа его так сказал. В Мюнхене при дворе зреет большой скандал». Граф Хертлинг ответил: «Я, конечно, могу понять, что господин папа беспокоится по этому поводу, но жизни солдат, которые окажутся под командой графа N, если он станет офицером, гораздо важнее, чем недовольство придворных в Мюнхене». После этого все присутствующие офицеры проголосовали – и «за» позицию Хертлинга оказалось гораздо больше офицеров, так что предложение полковника было отвергнуто. Его Величеству королю Баварии и военному министру не оставалось ничего иного, как отозвать молодого графа N и перевести его в более послушный полк – но Первый Баварский артполк был лучшим в государстве; он стоял на одном уровне с гвардией. В конце концов, граф N, конечно же, получил свои погоны лейтенанта, но произошло это в каком-то дальнем и обычном полку под номером 46 или что-то в этом роде».