Это убийство? - Джеймс Хилтон

Это был приятный и вежливый способ сказать: «Я устал и прошу меня сейчас больше ничем не занимать». Ривелл, который и сам был знатоком подобных элегантных и эффективных методов прощания с собеседником, оценил мастерство Ламберна.

Оукингтонская школа показалась Ривеллу довольно унылым местом, пока он шатался по знакомым пустынным коридорам, где тишину нарушал только звук его собственных шагов. Снаружи лил дождь, иначе можно было пойти прогуляться по окрестностям. Он даже мог бы согласиться заглянуть и в церковь, но такое религиозное рвение не присуще человеку, давно закончившему школу.

Здесь все осталось по-прежнему, подумал он, за исключением некоторых новшеств, введенных Роузвером. Те же горячие от кипятка трубы в коридорах, тот же удушливый запах пыли и чернил в классных комнатах. С первого этажа Ривелл спустился в полуподвал, где располагались ванные комнаты, и обнаружил здесь некоторые изменения по сравнению со старыми временами.

Затем он посетил те два дортуара, где ему довелось спать в прежние годы. Школьное здание имело пять этажей, считая мансарду и полуподвал. А на первом и втором этажах располагались спальни соответственно старших и младших мальчиков. Войти в эти спальни можно было через коридоры, ведущие от лестничной площадки, а по обеим сторонам коридоров располагались кабинеты преподавателей. Кабинет Эллингтона помещался на втором этаже, непосредственно над кабинетом Даггата.

Грустно было идти между рядами кроватей. Теперь Ривелл уже не смог бы припомнить, какую именно кровать он занимал в свое время, да его не так уж сильно занимали подобные сентиментальные мысли. Он больше размышлял сейчас о погибшем мальчике Маршалле. Свет свисающей с потолка электрической лампочки позволил ему разглядеть на стенах когда-то установленный тут ряд газовых вентилей для светильников. Действительно, очень странно, что такой вентиль мог упасть прямо на голову спящего мальчика. И все-таки это случилось! Возможно, какой-то воспитанник действительно раскачивался на таком вентиле, хоть Роузвер это и отрицает. Директор ведь не может знать буквально всего, что происходит.

За ланчем, однако, ни Ривелл, ни директор о деле не заговаривали. После вкусной трапезы, сопровождаемой весьма приятной беседой, они оба заметили, что погода улучшилась. И Ривелл, оставив своего собеседника в кабинете, вышел пройтись среди давно потерявших листву деревьев, по мокрому дерну.

В общем, что он мог сделать, чем помочь? По его мнению, юный Маршалл погиб из-за весьма необычного несчастного случая, хотя записка, оставленная им перед смертью в учебнике по алгебре, могла означать нечто гораздо большее, чем редкостное совпадение обстоятельств. При этом озадачивало не столько само происшествие, смерть мальчика, сколько чересчур нервные хлопоты директора Роузвера по этому поводу.

Ну что ж, Ривелл решил занять свое время небольшим расследованием. Прежде всего надо было бы поговорить с другом погибшего — Джоунсом Третьим, хотя вряд ли эта беседа многое прояснит. Младшие школьники, он знал, зимой проводят послеобеденные часы в воскресенье в общей комнате. Поэтому он вернулся в здание и спросил первого встречного, где можно найти Джоунса. В ответ раздался приветственный вопль, и через несколько секунд перед ним оказался невысокий очкастый и застенчивый парнишка, одетый, как было принято в Оукингтоне по воскресеньям, в черный костюм.

Ривелл был еще достаточно молод, чтобы позволить себе снисходительный тон в разговоре с тринадцатилетним подростком.

— Хэлло, Джоунс! — заговорил он, приятельски улыбнувшись. — Извини, что оторвал тебя от общения с друзьями… но я подумал, что ты сможешь выделить мне пару минут. Может быть, выйдем поговорим на улице, обойдем вокруг дома? Дождь ведь кончился…

Мальчик послушно последовал за ним, но лицо его выражало вполне понятное удивление.

— Знаешь, я приехал на встречу старых однокашников и, когда увидел твою фамилию в списке учеников, решил познакомиться с тобой: не брат ли ты моего одноклассника, с которым я дружил, когда здесь учился. Конечно, я понимаю, что фамилия Джоунс совсем не редкая, но все же…

Оказалось, что у парня не было никаких братьев, но к этому моменту они уже успели дойти до спортивной площадки, и очередной вопрос Ривелла прозвучал совершенно естественно:

— Кстати, что это за жуткий случай с мальчиком, который погиб здесь в начале семестра? Ты был с ним знаком?

Но, кроме того что Джоунс был знаком с Маршаллом и даже дружил с ним, ничего примечательного из парнишки выудить не удалось. Джоунс оказался из тех юнцов, которые не поддаются нажиму, даже если это делать в самой мягкой и даже ласковой манере. Однако было ясно, что он совершенно не разделяет беспокойства директора школы по поводу гибели Маршалла.

Опросив мальчика, Ривелл с улыбкой попрощался с ним у входа в школу.

События в воскресном Оукингтоне разворачивались торжественно и неспешно, словно при замедленной киносъемке. Сперва Ривелл пил чай с директором и подробно изложил свою любимую теорию о том, что Шарлотта, Эмилия и Анна Бронте вовсе не были сестрами, а являлись разными воплощениями одного человеческого (а возможно, и нечеловеческого) существа. Директор внимательно слушал и, похоже, был ошеломлен услышанным. За этими приятными разговорами прошло ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы зазвонили колокола к вечерней службе. Но директор, кажется, не торопился в церковь.

— Мне надо написать несколько писем, — объяснил он. — А вы, Ривелл, можете, конечно, пойти. Потом будет ужин. По воскресеньям форма одежды парадная.

На одной из задних скамей церкви, по мере ее заполнения учениками, Ривелл наконец ощутил особый восторг старого однокашника в предвкушении воспоминаний о давно прошедших днях… Это чувство усилилось, когда рядом с ним на скамью опустилась миссис Эллингтон с супругом. Она лучезарно улыбнулась Ривеллу, а сам эконом лишь слегка кивнул в его сторону, как бы неохотно признавая знакомство с былым выпускником.

— Я думала: придете ли вы сюда, — прошептала миссис Эллингтон ему на ухо. — Признаюсь, я надеялась, что нет.

Естественно, Ривелл спросил почему.

— Да потому, что проповедь читает Даггат. Он же просто невыносим!

Ривелл был удивлен.

— Мне уже сегодня об этом говорили, — заметил он.

— Ну конечно, это мистер Ламберн, кто же еще. Он сказал, что познакомился с вами. И еще он сказал, что вы написали роман. Вы правда его написали?

— В Британии считается, — слегка перевирая чью-то эпиграмму, любезно и в рифму отвечал Ривелл, — что человеку полагается разоблачить обман и написать роман…

— О, так вам это удалось? Я о романе. Как он, кстати, называется? Мистер Ламберн мне сказал, да я забыла…

— «Древние огни», — ответил Ривелл нахмурясь. Каждый раз, как он произносил название своего романа, оно звучало очень глупо.

— «Деревня и огни»? — переспросила миссис Эллингтон.

— Нет-нет, «Древние огни»! — повторил он настолько громко, насколько позволяла обстановка. Слава Богу, никто из первых рядов не обернулся на их разговор.