Неаполитанская мафия. Рассказ щенка - Паскуале Ферро

— Паккьяна, Паккья! Куда ты запропастилась? — на этот раз рассказ Сузумеллы прервал голос Наташи. — Иди сюда, красавица, мы должны подготовиться к празднику, — и пока девочка уносила меня, я успела в последний раз взглянуть на Сузумеллу и ее морщинистое лицо в «шрамах любви».

Наташа принесла меня в ванную комнату всю в мраморе, с позолоченными ручками и огромными зеркалами, поставила меня на пол и открыла краны в ванне во французском стиле 1830 года. Не знаю почему, но меня охватил страх и, как оказалось, не напрасно: Наташа, как только ванна наполнилась, с силой швырнула меня прямо в этот пенящийся кипяток. Я стала барахтаться, захлебываться пеной с восточными ароматами и подумала: «Я умираю! Прощай мир!» Как говорил Оскар Уайльд…

Хор нимф лесных

На горке игр не водит…

Сребрист и тих,

Осенний день уходит.[13]

Я погибала на дне этой чрезмерно надушенной ванны. Я уже представляла, как все будет выглядеть после смерти. Меня обнаружат бездыханной на руках у плачущей Наташи, и папа будет утешать ее нежными словами:

— Папочка просит, не плачь… умерла одна собачка — купим другую. Твой папочка сейчас поедет и купит тебе нового щеночка.

И все. Наташа бросит меня в ванну и с радостью побежит с отцом покупать следующую несчастную жертву. Пока я предавалась этим мыслям, рука Катены вырвала меня из этого ада, взяла полотенце и стала вытирать.

— Тебе что, доставляет удовольствие убивать собачек?

Оглушительный вой, похожий на рев сирены, вырвался изо рта Наташи. У этой девчонки десяток легких, что ли? Услышав душераздирающий крик, прибежала синьора Марителла.

— Что здесь происходит? — спросила она, обняв дочку. — Кате, что ты постоянно придираешься к ребенку? Мне кажется, ты преувеличиваешь.

Милая девочка перестала плакать и сказала:

— Мамочка, Катена обвинила меня в преднамеренных и многократных убийствах щеночков. И еще она сказала, что меня не выпустят из тюрьмы, даже если выйдет новый закон о помиловании и амнистии.

— Эй! Эй! — вступила Катена. — Посмотрите, что за словечки вылетают изо рта маленькой девочки. Так вас воспитывают, этому вас учат в школе… и здесь в доме.

Сначала лицо синьоры Марителлы стало красным, как спелый арбуз, а потом она начала орать словно подзаборный мужик и налетела на бедную Катену с угрозами:

— Сейчас я тебе объясню, что такое воспитание, научу и покажу, как воспитывать. И не дай тебе Бог еще раз посметь говорить такое! Я выбью все зубы из твоего поганого рта, ты меня хорошо поняла? Иди отсюда и не показывайся мне на глаза, пошла вон!

Мы с Катеной ушли, уже на лестнице нас настигли слова: «Этот говеный гомосек», брошенные благовоспитанной хозяйкой. Катена открыла дверь в мою комнатушку, бросила меня на пол и ушла.

Наконец я осталась один на один со своими мыслями, но о чем я могла думать? Дети, использующие лексикон взрослых, взрослые, ведущие двойные, тройные жизни, чрезмерное, выставляемое напоказ богатство. Вот какая жизнь ожидала меня! И судьба моя навсегда связана с девочкой — серийной убийцей щенков? Возможно, единственным мудрым и воспитанным человеком в этом доме была Сузумелла. Пока я была погружена в такие размышления, за дверью я услышала голос Марителлы:

— Любимый! Любимый, не бросай меня, умоляю, я сделаю все, что ты хочешь… нет! Сегодня вечером нет! Сегодня день рождения Наташи… завтра, да, и мы все выясним с глазу на глаз, завтра я повезу собаку к ветеринару, чтобы вычистить глисты… у собак ведь бывают глисты? Нет! У нее ничего нет, но я сделаю так, чтоб они появились, иначе как нам с тобой встретиться? Конечно, если Наташа не убьет ее сегодня… тогда я точно сделаю так, чтоб у нее появились глисты. Я слишком сильно хочу увидеть тебя, до встречи, любовь моя… пока.

Я услышала удаляющиеся шаги Марителлы, а в голове у меня пульсировала только одна фраза: «Конечно, если Наташа не убьет ее сегодня». Могла ли я спокойно жить с этим ужасом в душе? Пока я думала, хозяйка открыла дверь, взяла меня на руки и, поглаживая, отнесла к себе в комнату. Она принялась расчесывать меня и к каждому хвостику привязывала бантик: сначала серебряный, после золотой, потом красный или желтый; в общем я стала похожа на проститутку из борделя двадцатых годов, на рождественскую елку, наряженную к Пасхе. Жестоко расправившись с каждым волоском, она поставила меня на пол и ушла.

Я пошла к Сузумелле и устроилась рядом с ней, я была потрясена ее историями, и она не преминула продолжить свой рассказ:

— «Сарачена»[14]— единственная, с кем я разговариваю, знаешь, кто такая «Сарачена»? Ты должна знать, что этот дом принадлежал моему первому мужу и у него была сестра по имени Маруцелла. Она была красива, как солнце, красива, как поле желтых ромашек, красива, как сарацинка.

В юности она влюбилась в парня, нищего лоботряса. Брат Маруцеллы, мой муж, не одобрял этих отношений. Для своей сестры он желал хорошей партии, мужчины из высшего общества. Маруцелла рыдала дни и ночи напролет; и то ли ее девичьи слезы, то ли мои слова убедили моего мужа уступить этой любви.

Муж нашел для парня работу и пообещал, что если тот будет хорошо работать и проявит себя, то он выдаст за него Маруцеллу. Не прошло и недели, как горе-жених бросил работу, сказав, что ему мало платили, а работать приходилось слишком много. Тогда муж нашел ему другое место, и на этот раз парень продержался там всего три дня, а на третьем месте — едва ли несколько часов. Мой супруг очень разозлился и высказал все:

— Красавчик! — сказал он ему. — Ну, и что нам делать? Если ты хочешь жениться на моей Маруцелле, тебе придется вкалывать, иначе тебе не поздоровится.

Молодой выскочка не растерялся перед напором уважаемого человека и ответил:

— Вы, быть может, ничего не поняли? Я женюсь на Маруцелле, позволите вы мне это или нет, потому что она меня любит, а вы будете нас содержать, ну чего вам стоит. У вас все в порядке, вы богатые, у вас есть этот огромный дом, ну же! С чего это мне вдруг работать, надрываться, если ваша семья такая обеспеченная?

Мой муж долго смотрел на него, а затем спросил:

— А ты-то ее любишь?

Парень выдержал длинную паузу и отрезал:

— Главное, она меня любит, да еще как.

Муж тоже долго молчал, а потом подвел черту:

— Через месяц вы поженитесь.

Он произнес эти слова с равнодушным безразличием, ничто не выдало его жестокого замысла. Подготовку к роскошному бракосочетанию взял на себя мой муж, который выписал из Канту[15]десять вышивальщиц для создания свадебного платья, необычайно красивого: с нижней юбкой из тончайшего шелка, буранским ручным кружевом, английским тюлем и фатой с цветами. Лучшие кондитеры, заказанный ресторан, фарфоровые бонбоньерки из Каподимонте, выполненные искусными и опытными руками ремесленников. Все было готово в течение десяти дней. Но муж чувствовал, что Маруцелла не слишком счастлива, а когда он спрашивал, довольна ли она, девушка отвечала: