Приключения ваганта - Виталий Гладкий

— Нечай, говоришь?

— Ага…

— Уж не старичища Кузьмища ли ты внучек? Того, что живет на Подоле?

— Ну да, его…

— Вишь-ко, как вымахал! — удивился конюх. — Помню тебя вот таким мальцом… — он показал. — От горшка два вершка. Кузьмище-то живой?

— Живой.

— Вот и добре. Хоть он и на лешака смахивает, а человек порядочный. Никогда не бросит человека в беде. Ужо было…

Тут конюх умолк, нахмурился, повздыхал немного — видимо, своим воспоминаниям, а затем спросил:

— Голоден, поди?

Андрейко замялся. По правде говоря, в его пустом животе черти в бубен били. С утра пораньше пан засобирался нанести визит киевскому воеводе, чтобы пригласить того на праздник — Петров день. Андрейку, который уснул поздно из-за срочной работы, с постели кое-как подняли и даже разбудили, но накормить забыли, а может, и не захотели, притом по наказу прижимистой пани Галшки, как уже не раз бывало. Какая-никакая, а экономия в хозяйстве. Она не сомневалась, что такой оборотистый хлоп, как Андрейко, найдет себе завтрак где-нибудь на стороне.

— Вижу, вижу… — конюх улыбнулся. — Голодный, как цуцик. Молодики всегда хотят есть. Ну-ка, ходь со мной. Твой хозяин задержится у воеводы надолго, не беспокойся. Паны только что за стол сели.

Они прошли в конюшню, где был отгорожен жилой закуток. Там дядька Карп (так звали конюха) поставил на стол миску, в которой лежал большой говяжий мосол с изрядным количеством мяса, и дал Андрейке ломоть хлеба.

— Жуй, — сказал он, присаживаясь на лавку напротив подростка. — Вон стоит жбан квасу, так ты пей, не стесняйся, сколько душе угодно.

Андрейко и не думал стесняться. Он вгрызся в жестковатое холодное мясо как оголодавший молодой волк, благо зубы у него были крепкие. Пока Андрейко ел, Карп расспрашивал его про деда, про семью, а подросток с набитым ртом отвечал.

Собственно говоря, поначалу имя подростка было не Андрейко. Мать долго не могла родить первенца, а когда на свет появился мальчик, ему дали «охранительное» имя Нечай с целью отвращения злых сил. В те времена, чтобы не искушать судьбу и отвести зло, малышам давались имена со значением, прямо противоположным тому, что желали родители для детей. Поэтому отец, надеясь иметь красивого и здорового мальчика, назвал его Нечаем, тем самым подчеркнув, что его будто бы не чаяли — не ждали. И только когда ему исполнилось семь лет, он получил имя Андрейко. А когда поступил в услужение к Немиричам, то его записали как Андрейко Нечай. Так подросток получил два имени, одно из которых стало фамилией.

Он был круглым сиротой. Отец погиб три года назад, сражаясь с татарами, а мать умерла еще раньше, при вторых родах, вместе с неродившимся дитем. Вот и вышло, что из родни у Андрейки остался лишь один «старичище Кузьмище». Так прозвали на Подоле за угрюмый, неразговорчивый нрав его деда Кузьму. Он был кряжистый, словно столетний дуб, бородищу имел пегую, а волосы подстригал раз в пять лет. Поэтому издали они казались мохнатой шапкой. Впрочем, старичище Кузьмище и впрямь надевал головной убор лишь в самые лютые морозы, да и то он представлял собой не меховой малахай, а колпак из тонкого войлока.

Дед Кузьма рыбачил. Немало киевлян занималось рыбным промыслом, благо рыбы в Днепре хватало. Особенно много было огромных осетров, поднимавшихся вверх по реке. Однако поймать их было нелегко, требовалась большая сноровка, но дед Кузьма в этом деле был мастак. Он считался официальным поставщиком рыбы к княжескому двору и даже пребывал в дружеских отношениях с самим князем Олелько Владимировичем. Поговаривали, что однажды Кузьмище спас князя от верной гибели, когда того окружили поляки, но дед об этой истории не распространялся, а Олелько Владимирович, князь киевский милостью великого князя литовского и короля польского Казимира IV, — тем более.

Пожалуй, только Андрейко знал, что дед Кузьма в молодости был княжеским дружинником. Притом не простым, а сотником. Он в совершенстве владел любым оружием, и можно только представить, каким грозным был в бою с его богатырской силой старичище Кузьмище, которую не растерял и к преклонным годам.

Пока Андрейко был маленьким, дед Кузьма брал его с собой на рыбалку. Ловля осетров мальчика особо не привлекала; он больше любил охоту, тем более что метко стрелять из лука научился с раннего детства, едва встав на ноги. Его неудержимо влекло другое — отдых после того, как под крышкой в большой бадье, прикрепленной на корме лодки-долбленки, заплещется улов. Старичище Кузьмище отличался от других рыбаков тем, что привозил в княжеский замок не снулую рыбу, а живую, что особенно ценила жена Олелько Владимировича, которую звали Анастасия Васильевна. Она была дочерью великого князя московского Василия I Дмитриевича.

Мест на Днепре для отдыха хватало — укромных островков по речному руслу было не счесть. Некоторые из них облюбовали рыбаки, на других обустроились нищие, попрошайки или просто темные личности неведомо из каких краев. Их часто можно было видеть на папертях киевских церквей, где они просили милостыню. А по ночам они нередко шалили на Подоле, когда шебутной народ возвращался домой из шинков.

Обобрав пьяного до нитки, грабители садились в лодку и скрывались на одном из островков. Найти их не могли ни княжеские дружинники, ни киевские ополченцы. Чтобы обыскать все островки, полжизни не хватит. К тому же они густо поросли лесом, кустарниками и камышом.

Присмотрел себе островок и старичище Кузьмище. Несколько лет назад шайка пришлых пыталась оспорить его право владеть этим небольшим клочком суши посреди Днепра, и наглецам пришлось немного поплавать. Могучей рукой деда Кузьмы они были брошены в реку и добрались до берега чуть живые. С той поры разбойный люд обминал его островок стороной. Что касается рыбаков, то они иногда причаливали к мосткам, устроенным дедом, особенно в непогоду, когда на Днепре поднималась буря и шел дождь. На островке стоял добротный и просторный курень и кабица — углубленная в землю и обложенная диким камнем печь с крышей. На ней можно было готовить еду в любую непогоду.

В шалаше дед Кузьма хранил сети, большие кованые крючки на осетров, запасные весла, остроги, багры и прочие рыбацкие принадлежности. Там же была и посуда. Но главное лежало в тайнике неподалеку от шалаша. В неглубокой яме с крышкой находилось завернутое в промасленную бычью шкуру оружие — щит, кривая татарская сабля, добрый лук, топор, булава и кистень. Крышка была замаскирована дерном и придавлена сверху бревном, поднять которое не смогли бы и пять человек. А дед Кузьма поднимал.

«Деда, зачем ты прячешь оружие здесь, а не хранишь дома?» — как-то с удивлением спросил его Андрейко.

«Дальше положишь — ближе возьмешь, — рассудительно ответил старик. — В мою хату на Подоле кто хошь может войти без спросу. Хитников в Киеве хватает… А для защиты мне вполне достаточно дубины».

Здесь Андрейко был с ним вполне согласен…

На островке дед занимался с внуком военным делом. Он обучал его драться на саблях, орудовать кистенем, рубиться топором, прятаться от вражеских ударов под щитом и наращивать силу. Это были самые нелюбимые упражнения для Андрейки. Дед Кузьма давал ему в руки тяжелый камень и гонял до седьмого пота вокруг острова по давно протоптанной тропинке. К шестнадцати годам мышцы Андрейки стали железными, а ноги неутомимыми. Особенно много он занимался стрельбой из лука и достиг большого мастерства. Андрейко даже на бегу попадал в цель. Иногда ему казалось, что он не столько целится, сколько руководит стрелой в полете, направляя ее силой воли туда, куда нужно.