Великий Дракон Т-34 - Константин Клюев

Ползти по-пластунски пришлось действительно недалеко. Тридцатьчетверка завалилась в глубокую воронку правой гусеницей. Капитан и Эмсис проникли в машину через люк в днище, а Суворин и Чаликов стали вытаскивать погибших через люк механика. Когда они укладывали на землю второе тело, сверху на машину спикировал «Юнкерс». Ас из Люфтваффе увидел в дымных просветах советский танк и копошившихся рядом людей, чего он вытерпеть не смог.

Бомба попала в стоявший рядом немецкий танк с разбитыми катками и перебитыми гусеницами. Раздался сильный взрыв: «сработал» полупустой бензобак, затем отозвались снаряды. Из люков пыхнуло огнем.

Тем временем Ковалев сидел на командирском месте в башне тридцатьчетверки. Повернул башню чуть влево – пошла легко. В смотровом приборе Александр увидел догорающий остов немецкого танка. На толстом стволе сидела ворона. Огромная такая ворона, скорее даже ворон. Ковалев недовольно поморщился: «Откуда здесь взяться птице? Бой кругом. Совсем страх потеряла. Кыш, безмозглая!»

В тридцатьчетверке все было в полном порядке, все наготове: уложены рядком снаряды, протертые начисто: бронебойные, осколочные. Один, неизвестно какой, уже дослан в орудие. Спуск на предохранителе.

На взрыв бомбы Ковалев не обратил внимания, осваиваясь внутри машины. Он пока не знал, что механик и стрелок-радист еще не успели забраться в танк.

* * *

Суворин очнулся, лежа на спине. Витьки рядом не было. Суворин, с трудом переставляя ноги, перешагивал через мертвых, выискивая Чаликова. Витька нашелся быстро, под наваленными сверху телами – бинт на шее и светлые пижонские волосы были отличной приметой. Стрелок лежал лицом вниз, широко раскинув руки, будто стремясь удержать земной шар на правильной орбите. В руках были зажаты горсти земли с жухлой травой.

– Держись, Витя! Сейчас поползем.

Упираясь изо всех сил, механик потащил за собой товарища, вцепившись в воротник комбинезона обеими руками. Ноги и руки Витьки слабо шевелились, как будто он помогал другу. Скорее всего, движения были бессознательными, но иллюзия соучастия товарища придавала Суворину сил. Уходить надо было немедленно. Танкисты – совсем как улитки или устрицы – чувствовали себя спокойно только внутри своих бронированных ракушек, и Суворин не был исключением из этого правила.

А еще Суворин знал, что если он остановится хоть на секунду, Чаликова с места больше не сдвинет.

Вконец обессилевший Иван стащил Витьку в воронку и с ходу, поднатужившись, перевалил его в люк механика. Глубоко вздохнув, забрался в танк сам и занял привычное место водителя. Трясущимися от усталости руками Суворин подключился к внутренней связи, затем положил руки на рычаги. Теперь достаточно было нажать ногой на стартер, чтобы все вошло в свою колею.

– Степаныч! Я на месте. Витьку сильно контузило. Кажись, живой.

– Порядок, Ваня! Давай потихонечку. Сдай назад!

Механик завел двигатель и отжал рычаги от себя. Танк зарычал, дернулся всем корпусом и выполз из воронки задним ходом. Капитан облегченно вздохнул: экипаж цел, танк практически полностью исправен. Вдруг захотелось лечь, вытянуть ноги и закрыть глаза. Усилием воли Ковалев отогнал некстати возникшее желание.

В шлемофоне раздался крик механика: «Смотри прямо!» Из черных клубов дыма вынырнула немецкая самоходка.

«Нет, ну везет нам сегодня на „кабанов“, – подумал Ковалев. В перископ командирской башенки он отчетливо видел подпалину от снаряда на вражеской броне, чуть левее и ниже орудия. – А, подраночек. Похоже, мы его только разозлили. Не отпустит, раз заметил!»

«Фердинанд» плавно разворачивался в сторону тридцатьчетверки. Чудовищный ствол у этого «кабана». Сволочи!

– Бронебойный! – скомандовал Степаныч, забыв, что снаряд уже в орудии, и понимая в то же время, что снаряд не поможет. Лобовую броню фашистской самоходки не пробить из 76-миллиметрового орудия.

Страха не было давно. Видимо, для каждого человека отмерен определенный запас. Ковалев свой запас истратил в двух первых боях, потом осталось только постоянное беспокойство за судьбу экипажа и живучесть машины. И еще – то ли в шлемофоне, то ли в голове слышался-чудился шепот: «Бе-ре-гись, бе-ре-гись…»

«Фердинанда» на мгновение скрыл дым от добитого бомбой немца, и шепот исчез. Налетевший порыв ветра рассеял черные клубы, и снова зашептало: «Бе-ре-гись, бе-ре-гись». Железная пластинка – чешуйка-амулет на груди Ковалева – завибрировала в такт шепоту. Вибрация нарастала, уже все вокруг дрожало. Казалось, что танк бьется в ознобе. Сердце капитана трепыхалось в том же тошнотворном ритме.

«Все! Конец!» – Александр увидел вспышку на срезе дула самоходки. Все вокруг окутала необычная рваная мгла. Краешком сознания капитан подумал, что не успел попрощаться с экипажем, ставшим ему второй семьей. Ах, как многое он сказал бы им утром, если бы знал! Если бы знал… Но и эти зеленоватые слова, назойливо вертевшиеся в сознании капитана на красном фоне, постепенно стали исчезать. Красный цвет съежился, стал заплывать черными кляксами, и осталась только темная пустота, в которой он растворился. Потом не стало и пустоты.

Командир «фердинанда» припал к оптике прицела, не веря своим глазам. Снаряд, который должен был попасть точно под башню советского танка, угодил в «тигра», подкравшегося к русским сзади. С такого расстояния промахнуться нельзя! Тридцатьчетверка пропала, просто исчезла. Последнее, что видел немецкий танкист – рябь по броне тридцатьчетверки, какая бывает на воде от брошенного камня. Силуэт боевой машины смазался, оплавился, задрожал в раскаленном воздухе, как мираж в пустыне, и исчез.

На месте советского танка появился правильно очерченный круг высокой зеленой травы. Повсюду на поле боя лежали тела убитых, искореженные танки, сорванные башни, бесчисленные воронки, и ни одной зеленой былинки – сплошь выжженная, дымящаяся земля. Опытный немецкий танкист, прошедший не один бой, исколесивший не одну страну, завороженно смотрел на зеленый островок с качающейся свежей травой и не верил своим глазам.

За оторопь командира экипаж «фердинанда» заплатил самую высокую цену. Справа из облака дыма возник советский танк и замер, прицеливаясь. Первый выстрел перебил гусеницу и выбил несколько катков. Второй снаряд попал точно в черный крест на борту. Глухо ухнул боезапас в бронированном брюхе. Фашистская самоходка горела, живых внутри уже не было. Черный дым столбом поднимался вверх. Необыкновенная зеленая-презеленая трава качалась и вздрагивала в такт взрывам.

* * *

В семье Ковалевых была реликвия, передававшаяся из поколения в поколение. Ее привез из казачьего похода на Византию прапрапрадед Александра. Вещица была размером с царский медный пятак и напоминала формой змеиную чешуйку из диковинного металла. Местный кузнец долго сопел и ковырял ее заскорузлым ногтем, но так толком и не смог понять, что это за сплав. Ни молот, ни горнило огненное не оставили на чешуйке и следа. Заморская диковина, вот и весь сказ. Как-то дедушка за шумным застольем, когда гуляли на Пасху, показал чешуйку внуку. Из застольного рассказа получалось, что предок Ковалевых сражался с драконом и победил его. Только он собрался молодецким ударом срубить голову поганую, как чудище взмолилось человеческим голосом и пообещало сослужить службу важную предку и потомству его. В залог верности клятве чудище сбросило с тела чешуйку железную и вручило казаку. Если понадобится дракон, то надо сказать слово заветное, когда будет совсем невмоготу, и придет дракон на помощь без промедления.