Аня и Дом Мечты - Люси Мод Монтгомери

Но Диана со своими малышами, обитатели Приюта Эха и супруги Аллан остались, чтобы помочь двум старым женщинам пережить одиночество этого первого вечера. И они сумели приятно провести время за тихим ужином, беседуя обо всех подробностях прошедшего дня… Они все еще сидели за столом, когда Аня и Гилберт вышли из поезда в Глене св. Марии.

На станции в Глене новобрачных ожидала бричка, присланная доктором Дэвидом Блайтом. Пригнавший ее к поезду сорванец, понимающе улыбнувшись, тут же куда-то ускользнул, оставив их наедине — наслаждаться поездкой в сиянии погожего вечера.

В Аниной памяти навсегда запечатлелся восхитительный вид, открывшийся им, когда они миновали возвышающийся за деревней холм. Их новый дом еще не был виден, но перед ними, как большое, блестящее зеркало, отсвечивающее розовым и серебряным, лежала гавань Четырех Ветров. Далеко внизу Аня видела вход в гавань — гряда песчаных дюн с одной стороны и мрачный, высокий и крутой утес из красного песчаника — с другой. За дюнами в отблесках вечерней зари дремало море, спокойное и суровое. Маленькая рыбачья деревня, приютившаяся там, где песчаные дюны смыкались с берегом, выглядела в легком тумане, как огромный опал. Небо казалось украшенной драгоценностями чашей, из которой лился вечерний сумрак; воздух бодрил неотразимым острым запахом прибоя; и весь пейзаж был проникнут утонченной прелестью вечернего моря. Несколько парусников дрейфовало вдоль темнеющих, одетых елями берегов. На колокольне маленькой белой церкви, расположенной на дальнем берегу, звонил колокол; нежный и сонный, этот сладкий колокольный звон плыл над водой, сливаясь со стоном моря. Огромный вращающийся маяк на утесе у входа в гавань вспыхивал теплым, золотистым светом на фоне ясного северного неба, словно дрожащая, трепещущая звезда доброй надежды… Вдали, параллельно горизонту, тянулась извилистая серая лента дыма — там проходил пароход.

— Красота, какая красота! — прошептала Аня. — Я полюблю эту гавань, Гилберт. А где наш дом?

— Его не видно отсюда — вон та березовая роща возле маленькой бухты скрывает его от глаз. Он примерно в двух милях от Глена, и еще миля отделяет его от маяка. У нас будет не так уж много соседей. Возле нас только один дом, и я не знаю, кто там живет. Ты не боишься, что тебе будет одиноко, когда я буду уезжать к пациентам?

— Нет. Маяк и этот восхитительный пейзаж составят мне компанию… А кто живет вон в том доме?

— Не знаю. Если судить по его виду, не похоже, чтобы его — обитатели могли оказаться — в строгом смысле слова — родственными душами. Как ты думаешь, Аня?

Дом представлял собой большое, солидное строение, выкрашенное в такой ярко-зеленый цвет, что по сравнению с ним пейзаж казался блеклым. За домом располагался сад, а перед парадной дверью прекрасно ухоженный газон, но почему-то все вместе производило впечатление какой-то скудости и наготы. Возможно, причина крылась именно в чистоте и опрятности: и дом, и амбары, и сад, и огород, и газон, и ведущая к дому дорожка — все было в абсолютно безупречном порядке.

— Сомнительно, чтобы кто-либо, в чьем вкусе такая краска, мог оказаться очень родственной душой, — согласилась Аня, — если только это не результат досадного происшествия — как наш синий клуб. Во всяком случае, я уверена, что детей там нет. Он аккуратнее даже, чем дом девиц Копп на дороге Тори, а я никак не предполагала, что такое возможно.

Ни души не встретилось им на влажной, красной дороге, вьющейся вдоль берега гавани. Но когда они подъехали к березовой роще, скрывавшей от глаз их дом, Аня увидела девушку, которая гнала стадо снежно-белых гусей вдоль хребта бархатно-зеленого холма, протянувшегося справа от дороги. В просветы между стволами громадных пихт, разбросанных вдоль хребта, можно было мельком видеть проблески золотистых дюн, полоски желтых, еще не сжатых полей и лоскутки голубого моря. У девушки, высокой, в бледно-голубом ситцевом платье, была упругая походка, и держалась она очень прямо. Она и ее гуси вышли из калитки у подножия холма как раз в ту минуту, когда Аня и Гилберт проезжали мимо. Положив руку на задвижку калитки, девушка пристально смотрела на них с выражением, которое едва ли говорило о настоящем интересе к их особам, но и не было столь равнодушным, чтобы свидетельствовать о заурядном праздном любопытстве. На какой-то миг Ане даже показалось, что был в этом выражении неясный намек на враждебность. Но изумление у Ани вызвала красота девушки — красота столь явная, что она обязательно привлекла бы внимание в любых обстоятельствах. Девушка была без шляпы, и тяжелые, блестящие, цвета спелой пшеницы косы лежали короной вокруг ее головы; голубые глаза сияли как звезды; фигура, даже в простом ситцевом платье, поражала величественностью, а губы казались не менее яркими, чем букет кроваво-красных маков, приколотый к ее поясу.

— Гилберт, кто эта девушка, мимо которой мы только что проехали? — спросила Аня, понизив голос.

— Я не заметил никакой девушки, — сказал Гилберт, которого в этот момент не интересовал никто, кроме его собственной молодой жены.

— Она стояла у калитки, справа от дороги… нет-нет, не оглядывайся. Она провожает нас взглядом. В жизни не видела такого красивого лица!

— Не припомню, чтобы я видел каких-нибудь красавиц, пока был здесь. В Глене есть несколько хорошеньких девушек, но вряд ли их можно назвать по-настоящему красивыми.

— Эта девушка — настоящая красавица. Ты, вероятно, не встречал ее, иначе она запомнилась бы тебе. Никто не смог бы забыть ее. Такое лицо я видела лишь на картинках. А ее волосы! При взгляде на них мне пришли на память выражения Браунинга[9]— «златые верви» и «чудо-змеи».

— Вероятно, какая-нибудь приезжая… скорее всего одна из отдыхающих — они живут вон в той большой летней гостинице за гаванью.

— На ней был белый передник, и она гнала гусей.

— Ну, она могла делать это просто для развлечения… Смотри, Аня, вон наш домик.

Аня взглянула и на время забыла девушку с прекрасными, но полными неприязни глазами. Первое впечатление от «нашего домика» стало наслаждением для взора и души — он выглядел как большая кремовая ракушка, выброшенная волнами на берег гавани. Вдоль ведущей к дому дорожки стояли два ряда высоких пирамидальных тополей, величественные фиолетовые силуэты которых четко вырисовывались на фоне неба. За домом и садом, укрывая их от тяжелого дыхания морских ветров, тянулся окутанный дымкой еловый лес. Как любой лес, он, казалось, скрывал в своих укромных уголках удивительные тайны, прелесть которых откроется лишь тому, кто забредет в самую чащу и будет терпеливо искать. Темно-зеленые лапы елей свято хранят эти тайны от любопытных и равнодушных глаз.

Ночные ветры начинали свои дикие пляски за грядой песчаных дюн, а рыбачья деревушка на противоположном берегу гавани уже сверкала бриллиантами огоньков, когда Аня и Гилберт ехали по дорожке между двумя рядами тополей. Дверь маленького домика открылась, и в сумраке затрепетал теплый свет камина. Гилберт снял Аню с брички и повел в сад через калитку, висевшую между двумя, начинающими по-осеннему рыжеть пихтами, а затем по аккуратной красной дорожке к широкой каменной ступени, освещенной отблесками пламени.