Ришелье - Франсуа Блюш

«История церкви XVII века является, вопреки тем или иным видимым колебаниям, беспрерывной историей святости» (Р. Даррико). Речь идет об истории Франции. О периоде между XVI веком, знаменитым испанскими святыми, и XVIII веком, прославившимся святыми итальянскими. «Но святость не зависит от эпохи, напротив. Лучше двигаться от святости к эпохе, а не наоборот» (Ж. де Вигери).

Существует святость, признанная церковью — через беатификацию, а потом канонизацию. Есть также святость неканоническая, кроме того, существует святость тайная. Все эти три формы процветали во Франции между 1610 и 1660 годами, в самую созидательную эпоху. Эти пятьдесят лет оказали влияние на историю уже тем, что направили ее в определенное русло. Ришелье не управлял неизвестно чем неизвестно как; его управление страной осталось в памяти как особый период, сегодня представляющийся прекрасным или ужасным. Несомненно, ему было удобно окружить себя святыми. Эти люди не занимались политикой (за исключением Берюля, преуспевшего в этом лишь наполовину), но само их присутствие, их прямое или косвенное влияние являлось необходимым — особенно когда всемогущий министр «христианнейшего» короля сам являлся священником и князем Римско-католической церкви.

За два года до возвращения Ришелье в королевский совет или, если угодно, за шесть месяцев до того, как папа сделал его кардиналом, Григорий XV «приступил к одному из самых невероятных процессов канонизации святых, когда-либо происходивших на протяжении веков» (Р. Даррико). Никто из канонизируемых не был французом, но все они предлагались в качестве образца для Франции, где Контрреформация задержалась из-за религиозных войн. Они проявили себя если не на Тридентском соборе, то по крайней мере в своих делах. Это были Игнатий Лойола (1491–1556), «апостол нового времени», основатель ордена иезуитов; его товарищ Франсуа Ксавье (1506–1552), отважный миссионер; Тереза Авильская (1515–1582), реформатор и мистик; Филипп Нери (1515–1595), воспевший религиозное рвение. Три испанца, один итальянец. Не подумайте, что Григорий XV позабыл о Карло Борромео, благочестивом архиепископе Миланском. Его предшественник Павел V уже канонизировал его в 1610 году, словно Рим хотел обессмертить Тридентский собор, на котором блистательный Борромео был подобен неутомимому апостолу.

Подхватив это начинание, Франция стала плодить и создавать множество святых и блаженных. За Борромео последовали прелаты — например, Ален де Солминьяк (1593–1659), епископ Кагора. За Франсуа Ксавье миссионеры — Жан-Франсуа Режис и канадские мученики. За святой Терезой монахини — Жанна де Лестоньяк (1556–1640), племянница Монтеня и основательница ордена сестер Непорочной Девы Марии. Кроме того — если попробовать установить иерархию заслуг святых, — не следует забывать святую Жанну де Шанталь, бабку мадам де Севинье и основательницу ордена Визитации, Винцента де Поля и его ревностную помощницу Луизу де Марильяк, а также Жана Эда.

Параллельно тому, что можно было бы назвать официальной святостью, существует список потенциальных святых. Самыми известными среди них были кардинал де Берюль, основатель Французской оратории; Олье, кюре Сен-Сюльписа и основатель семинарии; отец Кондрен, преемник Берюля в генералитете Оратории; аббат Сен-Сиран, которого Ришелье в 1638 году заключит в Венсеннский замок. Между святыми канонизированными и незаслуженно забытыми нет какого-то явного отличия. Почему Римская церковь отказалась канонизировать Ольера, чья семинария выпустила сотни достойных священников и епископов, набожных и прилежных? Почему незаслуженно забыли Кондрена, назидательного мистика? Почему был забыт Пьер де Берюль, которому «приписывали сорок пять чудес, совершенных с помощью его заступничества»?

В эпоху Людовика XIII существовала и третья категория «святых», неканонизированных, небеатифицированных и не слишком известных. Жозеф Гранде, автор произведения, озаглавленного «Святые отцы Франции XVII века» (1897–1898), упоминает семьдесят «канонизированных» им святых. Половина из них принадлежат к епархиальному духовенству; вторая половина — к новым орденам: ораторианцам, лазаристам, сульпицианцам, выпускникам семинарии Сен-Николя-дю-Шардонне. А ведь Гранде в трех томах биографии занимается только священниками. Следовало бы пополнить его списки, добавив к ним епископов, монахов, монахинь и мирян.

Среди прелатов выделяются Бартельми Донадьё де Гриль, епископ Комменжа с 1626 года, и Жан-Батист Голь, епископ Марселя с 1642 года (я бы еще добавил кардинала Лионского Альфонса дю Плесси де Ришелье, старшего брата нашего героя). Среди монахов — Оноре Парижский (1566–1624), капуцин; дом Мишель Ружье, бенедиктинец, приор Ля Реоля с 1636 года; брат Фиакр Сен-Маргеритский (1609–1684), босоногий августинец из Парижа, предсказавший рождение Людовика XIV и его брата Филиппа Орлеанского. Среди монахинь, названных Бремоном «прекрасными аббатисами, которые меньше чем за тридцать лет восстановили в королевстве изрядно подорванный престиж ордена Святого Бенедикта» — Мари де Бовилье, аббатиса Монмартрская, Мадлен де Сурди, Луиза де л’Опиталь, Анна-Батильда де Арлей, Клод де Шуазе-Праслен, Лоране де Бидо, Мари и Рене Лотарингские, Франсуаза Шартрская (аббатиса Фаремутье), Маргарита Анженская…

Хватало и благочестивых мирян — «святость воссияла среди христианского народа» (Р. Даррико). Но в ту эпоху церковь не обращала на эту святость внимания. Был ли так же слеп и Ришелье? Нам это неизвестно. Мы знаем только, что он предчувствовал и даже ощущал атмосферу святости (например, ораторианцы, надеясь стать святыми, не сильно заботились о мнении канонического совета и в конце концов забыли дело отца Кондрена, генерала ордена).

Во всяком случае, мы знаем, что Его Высокопреосвященство имел достаточно полное и ясное представление об истоках подобной душеспасительной атмосферы: Тридентском соборе и Контрреформации.

Пьер, кардинал де Берюль (1575–1629), создатель и эталон «эпохи святых», никогда не был канонизирован. И отнюдь не Ришелье — который был младше его на десять лет и являлся его неблагодарным должником, всемогущим соперником и победителем — провел из любви к нему (даже если втайне им восхищался) процедуру беатификации. Их карьеры какое-то время развивались параллельно, но позже пересеклись: на первый взгляд из-за политики, в реальности — по причине их противоположных моральных и религиозных взглядов. Ришелье никогда не признавал Берюля, но тот всегда оставался для него живым упреком.

Не лишенный дипломатии[22], Пьер де Берюль ненавидел прагматизм, присущий публичному человеку. Будучи министром, он никогда не руководствовался так называемыми государственными соображениями. В богословии Арман Жан дю Плесси в сравнении с Пьером де Берюлем был сущим ребенком. В плане политическом тот же Берюль был младенцем по сравнению с министром-кардиналом.