Ковчег царя Айя. Роман-хроника - Валерий Воронин

– Полез, – добавил за него Руданский.

– Нет, не полез. Уже вечер наступил. Темнеть стало. Решил до утра отложить это нечистое дело.

– Так уж – нечистое! – воскликнул журналист.

– Ты слушай меня и не перебивай.

Николай снова сделал «грозные» глаза, и в его голосе появилась угроза.

– И снится мне ночью сон… Даже не сон, а как сказать… Словом, вижу я огненное слово «НЕТ». Как запрет на что-то. Понятно?

– Не лезть в подземелье – догадался Кирилл.

Николай никак не отреагировал на замечание журналиста и продолжил:

– Ага… Просыпаюсь я и напрочь забываю о грозном предупреждении. Позавтракал здесь, на веранде. И пошел в сарай. За минуту, а может и меньше, спустился по веревочной лестнице туда, в подвал. А перед самым спуском еще и «переноску» туда опустил. Лампочка светится, все хорошо и никаких проблем. И вдруг…

Николай поднялся, и плетеный стульчик старчески заскрипел. Кирилл молча проследил за тем, как хозяин подошел к приоткрытой двери в коридор и плотно ее закрыл. Затем не спеша вернулся на старое место и снова уселся на плетеный стул.

– …и вдруг у меня закружилась голова, и все поплыло, поплыло перед глазами. Я как стоял, так и сел на пол. Силы покинули меня. Руки сделались ватными, пот прошиб. И вижу я снова это огненное слово «НЕТ». Все сразу понял и, еле живой, полез по лестнице вверх. Вспомнились и сон, который накануне ночью был, и полоса неудач, уже тогда начавшая меня преследовать.

Выбрался из люка еле живым. Вытащил лестницу, лампу-переноску и лишь тогда спокойно вздохнул. Понятно, что второй раз лезть в подвал не было у меня никакого желания. Пошел вот сюда, на веранду, хотел попить горячего чайку. Да как зашел, так и упал. Во-от здесь…

Николай указал рукой на место падения. Выходило так, что Руданский сидел как раз на… Журналист невольно передвинул свой стул в сторону.

– Сиди, сиди, – успокоил его собеседник, – сейчас-то что… Пришел я тогда в себя, скорую вызвал, и увезли меня в больницу. Сердце. Полежал, оклемался и домой. А через несколько дней новый приступ, только теперь печень. Снова скорая увезла. Потом желудок схватил, а через месяц снова сердце… Я несколько месяцев из больницы почти не вылазил. Однажды сестричка в приемном покое даже пошутила: «О! Вы у нас как прописались».

Ох, и костерил я тебя, Кирилл, мысленно! Такими словами, что вслух стыдно и произносить. Ведь считай, что из-за твоего любопытства мы вскрыли старое подземелье. Так ведь?

– Да, – согласился Руданский, – но ведь без меня вы туда решили полезть, уже по собственной воле.

– Так что же! – воскликнул Николай, – я не хозяин в собственном доме?

– Конечно, хозяин, – быстро согласился журналист.

– Ну, так вот. И я принял решение.

Николай встал со скрипучего стула и направился к выходной двери.

– Пошли за мной, – скомандовал он, – сейчас все увидишь сам.

Руданский быстро встал и молча последовал вслед за Николаем. Они направились к заветному сарайчику, в дальнем углу которого Кирилл раскопал когда-то лаз в подземелье.

– Смотри сам, – довольно сказал Николай.

Руданский подошел к знакомому месту и… обомлел. На месте вырытого им колодца красовалась бетонная плита.

Николай подошел сзади и шепнул:

– Возьми в углу ломик и с силой ударь по бетону.

Кирилл машинально выполнил просьбу. От удара бетон глухо и недовольно загудел, как бы подтверждая свое «хозяйское» здесь присутствие.

– Двадцать сантиметров толщина бетонного перекрытия, – послышался сзади голос Николая, – теперь никто – ни ты, ни я, ни моя соседка не смогут попасть в подземелье. Ты меня понял, Кирилл?

Руданский молча поставил ломик и также молча вышел из сарайчика. Прощаясь с Николаем, поинтересовался о его здоровье.

– Теперь все в порядке, – услышал он в ответ.

– Н-да… Ты меня извини, – сказал на прощание Кирилл, – кто ж знал, что оно так обернется.

Через несколько дней молодой князь Косьма Алексеевич должен был предстать перед самим Государем. Трудно было сказать, какие слова подбирала бабка Анна, убеждая Ивана Грозного взять в опричники юного Глинского. Даже представить невозможно, как она вообще попала в царские палаты, но факт остается фактом. И Косьма оказался «под крылом» государевым. Потекли веселые и грустные дни, похожие один на другой и не похожие один на другой.

Тогда же Иван Васильевич затеял настоящую реформу, дабы изменить многое в русском государстве. Требовались ему для государевых дел разные люди. Главное, чтобы верными они были. Но таких сыскать оказалось не так уж просто. У каждого свой корыстный интерес, свои заботы, свои жизненные взгляды. Это так. И люди, пока с царем было «по пути», действительно верно служили, но потом… Нередко оказывалось так, что человек с гнильцой был. И она, эта зараза, проявлялась в самый неподходящий момент.

Тогда уже самому Ивану Грозному приходилось расправляться с нерадивцами. И ведь были, и немало, тайные и явные враги. Тут уж, как говорится, пощады от Государя ждать не приходилось. Если, конечно, они сами не успевали убежать подальше в соседние страны. Царь очень настороженно отнесся к просьбе своей сестры Анны. Конечно, люди, верные люди, были нужны. Но где гарантия, что отпрыски Глинского рода, возмужав и заматерев, не проявят себя с неожиданной стороны?

Может быть, поэтому, а возможно, и по иной причине, Государь отправил молодого князя служить рядовым опричником. Дабы и себя проявил, каков он есть, и жизнь настоящую познал, и… Имел ли Иван Грозный тогда виды на князя Косьму, неизвестно, но испытать желал. И испытал.

Затеянная им реформа требовала механизма ее реализации. И этим механизмом стала придуманная им опричнина со своим войском и полномочиями, равных которым никогда и ни у кого на Руси не было. Опричнина стала той государственной машиной, что сломала былой уклад и насадила новый. Былая удельная, вотчинная раздробленность теперь сменялась единой централизацией, во главе которой стоял сильный царь. Под себя, под сильного человека мастерил Государь новую Россию. Такую, какую он видел, как понимал суть и предназначение своей страны, открывая наперед ее историческую перспективу.

Но такая ломка устоев сложившегося веками «административного» деления, понятная лишь одному человеку, влекла за собой недовольство целых слоев общества, исторических областей России. И Ивану Грозному приходилось усмирять непокорных, доказывая свою правоту, прежде всего, силой.

Как сумасшедшие носились по стране отряды опричников, выполняя волю царскую. Где усмиряли недовольных, где переселяли на новые земли целые вотчины, а где и просто разбойничали. Ясно, что такая «смирительная» рубашка, которую Иван Грозный надел на Россию, не столько успокаивала верноподданных, столько стягивала на их шее веревку потуже. И гибли люди. Многие-многие. Кровь рекой текла то здесь, то там. Не надо забывать, что в это время Иван Грозный активно расширял границы государства, разгромив и присоединив к себе Казанское и Астраханское ханства, огромные территории Сибири. Так что спокойной жизнь, в которую с головой окунулся князь Косьма Алексеевич, конечно, не была.