Реваншист - Анатолий Дроздов

Пообедав, я устроил себе литературный день. Первоначальную селекцию изданий я провел в библиотеке. Например, не стал брать журналы «Нева» и «Москва». Первый печатает ленинградских писателей, второй — московских. Нечего и соваться. «Дружба народов» сориентирована на переводную литературу из национальных республик. Не мой случай. Остаются «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Молодая гвардия», «Наш современник» и «Юность». К вечеру у меня устали глаза, и я, бросив чтение, плюхнулся на койку. М-да… В том времени у меня остались лучшие воспоминания о литературе советского периода. Как же, классика! Так-то оно так, но классиков в СССР не много. И писали они не по роману в месяц. Здесь вообще считается неприличным выдавать крупноформатное произведение чаще, чем раз в два года. А журналы выходят ежемесячно, страницы надо заполнять. Вот и идут в печать авторы второго эшелона. Талантливые и не очень, нередко — близкие к руководству Союза писателей, или же — к главным редакторам. Впрочем, здесь это одно и то же.

Тексты в журналах были серенькими, даже очень. Нет, язык грамотный, и запятые на месте — редакторы в СССР хорошие. А вот содержание… Мелкотемье, искусственные конфликты, примат идеологии. Поэтому здесь так популярна фантастика. Для читателя это отдушина… Зато литературному начальству фантастика не нравится. В самом деле! Тут уважаемые люди пишут идеологически выдержанные книги, а какие-то Ефремов со Стругацкими печатают «Час Быка» и «Трудно быть богом». Как это согласуется с линией партии? Фантасты в СССР — изгои. Их терпят и издают, но всерьез не принимают. Так что с этого жанра начинать не будем. Реализм и только реализм! Но не такой, как здесь.

В той жизни я увлекался балетом. Не пропускал премьер, был вхож за кулисы, знаком с артистами. Журналист как-никак. Так что театральную жизнь знал хорошо. Даже написал роман «Черный лебедь» — задолго до одноименного фильма. Роман не напечатали. На дворе были 90-е, балет мало кого интересовал. Читатель требовал эльфов и орков с гномами. А вот в этом времени балет в тренде. Гастроли за рубежом, переполненные залы, восторженные рецензии… и сбежавшие за границу артисты. Об этом не пишут. Восполним пробел. Разумеется, текст переработаем. В том варианте в балерину влюбился журналист. Здесь будет рабочий, будущий инженер. Спор о смысле жизни, разность взглядов на мир, разрыв… Остро и идеологически правильно. Цинично? Отнюдь. Классиком мне не стать, а кушать хочется. Поэтому требуется паровоз, который втащит меня в литературу.

Какой журнал выбрать? Разумеется, «Юность». Во-первых, он печатает молодых. Во-вторых — тираж. Два миллиона экземпляров! Заткнитесь гики, получившие тысячу «лайков» и раздувающие по этому поводу щеки! Такого вам не видать. Два миллиона! А ведь многие номера читают по нескольку человек. Библиотечный экземпляр «Юности» затерли до дыр. Выглядит журнал скромно. Неказистая печать, неровный шрифт, но здесь на это не обращают внимание. Единственный минус: «Юность» — журнал тонкий. Роман предлагать стремно. У маститого, конечно, возьмут и напечатают с продолжениями. Но где я, и где маститые? Поэтому повесть объемом не более шести авторских листов. Для дебюта самое то…

Дверь стукнули, в проем всунулась вихрастая голова. Лицо незнакомое.

— Кто здесь Самец?

— Я.

— К тебе пришли.

Бух! Ни «здрасьте», ни «до свидания». Вот молодежь! Сообразив, о чем только что подумал, я рассмеялся. Нашелся «старик». В марте мне исполнился двадцать один год. Все не привыкну. Кто, интересно, пришел?

Я встал и переоделся. Встречать гостя в трениках не с руки. Хотя здесь не стесняются. Но мы писатели или кто? Я запер за собой дверь и стал спускаться по лестнице. По пути спохватился. Посыльный прибегал не зря. Система пропуска в общежитие работает так. Возле вахтерши дежурит двое-трое жильцов. Приходит гость, называет фамилию, к кому пришел. Дежурный идет вызывать. Хозяин спускается, сдает свой пропуск, гость тоже оставляет документ. Это гарантия, что гость не «заблудится» и выйдет вовремя. Рационально.

Свой пропуск я забыл в комнате, но возвращаться не стал. Плохая примета. Понадобится — сбегаю.

Юзефа свой пост сдала, дежурила Степановна. Старая грымза! У этой мышь не проскочит. Возле стола болтаются двое парней — это дежурные, и стоят три девчонки. Которая из них ко мне?

— Сергей!

Ко мне шагнула стройная девушка. Овальное лицо, точеный носик, карие глаза. Темно-каштановые волосы, стрижка «каре». Хороша, чертовка!.. Мать! Я едва не выругался. Это ж надо было забыть! Передо мной стояла Галя, моя первая жена. Через полгода мы поженимся, через три месяца разбежимся. Вернее, убежит она. Стать женой прапорщика ей покажется перспективнее, чем начинающего писателя. Он, то ли пробьется в литературу, то ли нет, а с прапорщиком надежнее. Сытнее. Через четверть века мы встретимся. Я забегу в пригородный магазин, и увижу ее за прилавком. Рано постаревшую, с железными зубами во рту. Мы узнаем друг друга. Я замечу ее оценивающий взгляд. Дорогой костюм, модные туфли, швейцарские часы на руке. К магазину я подъехал на «мерседесе». Тот был служебным, но она этого не знала. Я направлялся на переговоры с инвестором, а тот жил за городом. Автомобиль через огромное стекло магазина она явно увидела. С Галей мы обменялись парой фраз. Говорить было не о чем: прошлое сгорело. Я купил, что мне требовалось, и ушел. О встрече скоро забыл. Эта женщина меня более не интересовала.

Здесь я буду страдать. Запью, начну курить. От последней привычки не избавлюсь никогда. Ну, и на фиг мне такое счастье?

— Привет! — выдавил я.

— Говорят, ты попал в больницу, — сказала она, глянув на мой лоб.

А то не знаешь! Галя, как и я, работает в прессовом корпусе. Смена у нее другая, но весть донесли. Такие новости расходятся мгновенно. Однако в больницу она не пришла. Мастер прибежал, а возлюбленная не спешила. И сегодня выбралась к вечеру. Наверное, гладила, стирала, наводила красоту. А Сергей? Он никуда не денется…

— Как ты себя чувствуешь?

Вопрос дежурный. Мое самочувствие ее волнует, как зайца интернет. И как я этого ранее не замечал?

— Спасибо, хорошо.

— Погуляем?

В глазах Гали читается предвкушение. Сейчас тип с пластырем на лбу обрадуется и побежит за кошельком. Отведет ее в кино, купит мороженое… Вечер нужно провести с пользой. Счас! Только шнурки поглажу.

— Извини, занят.

Вахтер и дежурные насторожили уши. Скандальчик. Отказали самой красивой девушке общежития. Теперь будут перетирать.

— И чем же? — язвительно спрашивает Галя. Лицо насупленное, глаза злые. Не привыкла к такому. А придется…

— Лечусь. Всего доброго.

Разворот — и к лестнице. Отношения нужно рвать, как бинт с раны — резко и без жалости. Тогда не так больно. Гале это только на пользу. Возможно, найдет себе лейтенанта, а не прапорщика. Тот, как мне рассказывали, ее бил…

* * *

В воскресенье я дисциплинированно вернулся в больницу, а в понедельник меня выписали — состояние больного не вызывало у врачей тревоги. Еще неделя амбулаторного лечения, и я вернулся в прессовый корпус. Там написал объяснительную, изложив в ней придуманную самим же легенду. Мастер ходил довольный — от него отстали. На щитке шлифовального станка нашлась вмятина (интересно, чем делали?), так что версия прокатила. Виновным назначили пуансон. Проверка показала, что тот перекален. В термическом цехе кому-то объявили выговор. И поделом — нефиг халтурить. Парни с участка мне подмигивали и пожимали руку. Мамая у нас любят — хороший мужик. Что зря наказывать?