Девушка в красном - Кристина Генри

– Когда-то после окончания передач на некоторых каналах включали такую заставку, на других просто отключали передатчик после проигрывания гимна, – объяснил папа, когда они впервые увидели полосы. – В те времена телевидение не работало круглосуточно.

– Это еще когда динозавры водились? – криво усмехнулась Краш.

– Ну не так давно, когда люди жили в пещерах, – сказал отец, дергая ее за локон волос. – И начала передач приходилось ждать аж до утра.

– Вряд ли с утра что-нибудь покажут, – ответила Краш, направив пульт на телевизор и переключая каналы – все передавали одну и ту же заставку.

Отец вздохнул, и она выключила телевизор. Адам запрокинул голову и шумно выдохнул в потолок.

– Электричество тоже наверняка скоро вырубят, – мрачно заявил он.

– У нас есть генератор, – напомнил отец.

– А что толку, если нет ни телевидения, ни радио, ни интернета?

– Ну не знаю, – размышляла Краш. – Может, холодильник включить. Ты же не захочешь есть протухшее мясо с бактериями.

Адам вышел из комнаты, удостоив сестру напоследок презрительного взгляда – обычное дело, когда не находил, что ответить.

Ему недавно исполнился двадцать один, он был старше нее на год и поэтому уверен, что знает всё на свете, но на самом деле еще никогда не был таким недалеким. Может, из-за гормонов, но Краш надеялась, что Адам это перерастет.

Он с самого начала утверждал, что беспокоиться не о чем, что правительство обо всех позаботится, что у страха глаза велики. Будто сознательно не желал вникать, как передаются болезни, воображая, что карантин волшебным образом остановит эпидемию.

Но дело в том, что никакой карантин не даст гарантии полной изоляции, даже если выявить и отследить каждого контактировавшего с «тифозной Мэри»[3]. А в данном случае даже не было никакой «тифозной Мэри», очаги инфекции, словно жуткие побеги проклюнулись сразу по всей стране и начали разрастаться с такой скоростью, что проследить направление было практически невозможно.

А что касается правительства, Краш не верила, что оно способно что-нибудь сделать не потому, что там работали одни мерзавцы, или из-за какого-то всемирного заговора, или чего-то в этом роде.

Ее уверенность основывалась на выводах из прочитанного, а так же понимании того, что ведомства, контролирующие распространение эпидемий, обычно содержались на голодном пайке и были не готовы решать проблему таких масштабов. И хотя жернова государственной машины мелют очень тщательно, раскручиваются они чертовски медленно, и пока финансирование одобрят, будет уже поздно. Так и случилось.

Поэтому Краш, ни на кого не надеясь, готовилась сама. У нее всё было готово за много часов, дней, даже недель до того, как семья только задумалась о необходимости покинуть родной дом. С тех пор как люди начали падать замертво на улицах, как появились первые сообщения о введении карантина в некоторых городах, и важные чиновники из Центра контроля заболеваний стали каждый вечер выступать в новостях с тревожными заявлениями.

Эвакуация, по мнению Краш, была неизбежна, по решению ли властей или просто вынужденная. Она не сомневалась, что рано или поздно уходить придется.

Их дом стоял на отшибе, где-то в пяти милях за городом, вдали от дорог в лесной тиши, куда не доносилось ни звука от шоссе. Соседей поблизости не было, что, конечно, неудобно, если вдруг понадобится одолжить чашку сахара, но как защита от заразы имеет неоспоримое преимущество.

Несмотря на то, что, возможно, уединение и спасло всю семью от первой волны эпидемии, прокатившейся по стране, словно торнадо, в любую минуту перед домом мог появиться армейский грузовик, полный выживших, и забрать Краш и родных в лагерь, как в тех фильмах о конце света. Там все заканчивалось лагерями, и беженцы в лохмотьях стояли под дулами автоматов, окруженные солдатами в противогазах.

Для Краш любимые книги и фильмы служили справочником по выживанию. Ей нравились походы, хотя мать волновалась по пустякам, когда они отправлялись на вылазку. Мама считала, что дочь не может трезво оценить свое состояние и вовремя устроить передышку, и когда родители решили, что дети уже достаточно подросли и могут ходить в походы самостоятельно, это был просто праздник. Братец, по крайней мере, не приставал миллион раз на день с расспросами, не болит ли у нее нога и не хочется ли посидеть и отдохнуть.

Как только Краш поняла, что Конец Света не за горами, то начала собирать рюкзак. Она отбирала и отбрасывала всё лишнее до тех пор, пока в рюкзаке не осталось только самое необходимое: одежда из многослойной «дышащей» ткани, которую можно компактно свернуть, продукты с долгим сроком хранения, бутылка для воды с фильтром, несколько блестящих накидок, которыми волонтеры укрывают марафонцев на финише (они легкие, как пушинки, сворачиваются в прямоугольник размером с колоду карт и при необходимости хорошо сохраняют тепло), мыло (она же не собирается становиться вонючкой, а раз больше четырех смен белья взять не получится, его придется иногда стирать), детскую присыпку и крем (потому что с надетым протезом культя потеет, и при длительной ходьбе можно натереть мозоль, а присыпка с кремом тут здорово выручают, так что без них ей это светопреставление не пережить, к гадалке не ходи), антибактериальный гель и аптечку, а также другое жизненно важное снаряжение.

«Просто удивительно, сколько всякой ерунды человеку требуется для выживания», – думала Краш, набивая рюкзак. И это только по минимуму – она не брала фотоальбомы или книги (ладно, всего пару книжек – апокалипсис переживать гораздо приятней в компании с Робин Маккинли) или другой хлам, который люди берут с собой непонятно зачем.

Краш нравились фильмы о Годзилле, и в старых версиях обязательно были эпизоды, в которых Годзилла разносит вдребезги какой-нибудь район, а люди удирают, погрузив в тележку буквально все свои пожитки. Там и мебель, и посуда, и всякий прочий хлам, и конечно, поверх этой кучи дитя в корзинке, словно о нём спохватились в последний момент: «Так, мамин чайный сервиз погрузили, может, ребенка тоже прихватить? Место еще есть».

Если бы Краш убегала от гигантского страшилища с радиоактивным дыханием, она бы не стала впрягаться в повозку с мебелью, а удирала во все лопатки в какое-нибудь укрытие как можно дальше от разбушевавшейся твари, как полагается здравомыслящим людям, за которыми гонится чудовище.

И она бы не стала убегать в ту сторону, куда идет Годзилла – еще один момент в этих фильмах, от которого она просто выходила из себя. Неужели нельзя свернуть поперёк пути чудовища? Ну хоть кто-нибудь метнулся бы в сторону и затаился, пока эта тварь не пройдет мимо.

Краш примеряла рюкзак с поклажей, пока не удостоверилась, что сможет выдержать его вес в длительном переходе. Когда у тебя протез, малейшее изменение веса может повлиять на то, как он сидит. Она понимала, что культя может опухнуть, особенно поначалу, и хотела привыкнуть к ходьбе с грузом за плечами, ведь поход намечается не на пару дней в выходные, а надолго, может быть, вернуться домой уже не доведется, хоть все остальные с ней не согласны.