Россия во тьме - Александр Афанасьев

Ирак. Грязь, пыль, острые как нож взгляды, дети, которые показывают что с нами будет – проводят пальцем по горлу. Это Ирак. Третий год войны. Когда американцы заходили – их встречали цветами, как освободителей. Теперь они враги. И мы – с ними заодно[13].

Что мы тут делаем? Спросите что попроще, а?

Сектор, который я прикрываю – сложный, от него прямой выход на Амаль-стрит, одну из крупнейших улиц Садр-Сити. По этой улице американцы один раз – только один – пытались зайти в Садр-Сити. Теперь ее зовут «Аллея РПГ».

За сегодняшний день – я получу двести сорок долларов. И таких дней впереди – ещё сто пятьдесят. Потом ротация или новый контракт.

Или протезы. Или – ролик в интернете, на котором отрезают голову.

Мой второй номер – его тоже Саня зовут. Русский, отслужил в армии, в группе, занимавшейся охраной ракетных пусковых установок. Потом – пошел работать в ГАИ, его уволили вместе со всеми манежные наши власти – увольняли скопом, не разбирая, кто прав, а кто виноват. Так – он оказался здесь… двух детей надо кормить. Иногда он мне показывает их фотографии.

А у меня нет никого.

– Всем позывным сорок второго на связь…

О, это нас. Проверка связи. Но это уже Саня занимается, я ему тут не указ. Связью – занимается второй номер…

От нечего делать – я смотрел на ребенка, играющего в грязи и думал. Мы до такого же идем или как? Судя по динамике…

– Медведь шесть, у нас окей.

– Медведь шесть, о’кей – отозвалась рация.

Интересно, какое будущее ждет этого ребенка? Подкладывать бомбы на дороге, когда немного подрастет – и в один прекрасный день попасть на прицел такого же снайпера как я? Или в полицию?

Работы нет. Будущего нет. Мрак.

Оп-па…

А это что такое?

Я бы не увидел, если бы целенаправленно не отслеживал этого ребенка, поставив прицел на максимальную, восемнадцатую кратность. Только поэтому я увидел двоих, мужчину и… женщину, кажется. Они выскочили из здания, схватили ребенка и скрылись. Причем схватил мужчина. Это подозрительно само по себе – если бы это был их ребенок, девяносто процентов, что его взяла бы мать. Здесь традиционное общество и матери занимаются детьми. Часто даже женщину называют не по имени а, например умм Али – мать Али, по имени старшего сына.

– Видел? – спросил я.

– Что?

– Двое. Схватили пацана и скрылись.

– Нет, я автомастерскую сек.

Автомастерская – там дальше, ближе к рынку. Понятно, что там начиняют машины взрывчаткой, но на воротах этого не написано, верно?

Я продолжал наблюдать.

– Мне это не нравится.

– Что не нравится? Может, пацан выскочил во время комендантского часа, его родители и забрали.

– Мужчина. Его схватил мужчина. Должна была женщина…

Тридцать пятый. По счету – я тридцать пятый из ста двадцати и третий – из русских, что само по себе неплохо. Конечно же, мы ведем счет – хотя нам порекомендовали этого не делать. Политкорректность, однако. Ведет в счете некий Крис Кайл, сержант из американских морских котиков. Иракцы называют его Аль-Шайтан Рамади – дьявол из Рамади и назначили за его голову вознаграждение в пятьдесят тысяч долларов США. Верхушка – сплошь американцы и британцы. Но мы – обходим поляков, что пока – неплохо.

Интересно, что меня привлекло в ребенке и парочке, что забрала его. Оба взрослых были без оружия, юридически у меня не было права открывать по ним огонь. Даже если они нарушают режим комендантского часа – я должен был дать предупредительный выстрел…

Женщина…

Если посмотреть чуть ближе – то видно будет спешно возводимое заграждение. Кажется, его делают хохлы, их тут много строителями и гражданским персоналом работает. Есть и частные контрактники, но они в основном как поляки работают…

Женщина. Интересно, что это за наряд такой – джинсы, и лицо закрыто. Как говорится, или крестик сними – или трусы надень, верно? А мужчина? Даже если у него нет оружия – сунул пистолет за пояс, накрыл футболкой сверху – и все. Американцы закупили пятьдесят тысяч пистолетов Глок для иракской полиции – сейчас они у каждого бандита…

– Сечешь?

– Ага. Мастерскую.

– Осмотри сектор.

– Есть…

Саня – шумно пьет воду через гидратор. Гидратор – это такой мешок с трубкой, что-то вроде резиновой грелки. Мелочь – но без него тут карачун настанет, на солнце до плюс пятидесяти. Гидраторы конечно нам дали американцы…

Так… снова движ!

Женщина… та самая! А с ней мужчина! Но уже другой. И у женщины – на руках сверток… ребенок! Тот самый ребенок!

Куда она бежит? Почему несет ребенка на руках?

Оружия нет.

– Движение – дисциплинированно доложил Саня – мужчина и женщина.

– Вижу. Посмотри, что несет.

У Сани шестьдесят крат, у меня восемнадцать. Должен увидеть. Дальность почти предельная – тысяча двести. Поправка уже поставлена – мы всегда ее ставим в начале работы, для готовности немедленно стрелять.

– Кажется… ребенок…

– Вижу, что ребенок. Посмотри, что с ним. Можешь что-то сказать?

– Так… кровь, кажется.

– Точно кровь?

– Видно плохо… тряпки… какие-то.

А это ещё что? Что за кровь? И как он успел пораниться? Если ещё десять минут назад, даже меньше – играл на моих глазах. Это не тот ребенок? Но женщина – та.

– Машина. С востока.

Я видел ее. Это микроавтобус Скорой, марки Хендай. Таких тут полно, здесь три самые популярные машины – американский Хаммер, китайский грузовичок Киа Бонго в размерах нашего УАЗа-буханки и вот эти вот скорые – это бывшая Тойота сборка которой налажена в Южной Корее для стран третьего мира. Они тут и в скорой и в полиции, везде – такие дешевые, что если подорвется – не жалко.

Восемнадцатикратный оптический прицел давал совершенно потрясающую картинку, с какой наш ПСО шестидесятых годов разработки и не сравнится – видно было все, без малейших искажений. Я видел, как остановилась машина, как сзади (не сбоку, а сзади) открылась дверь и туда – забралась женщина с ребенком. Мужчина остался на месте – он не махал, не провожал, не пытался залезть в машину. Врач из Скорой тоже не показался, не осмотрел, не пытался помочь.