Общество сороки. Одна к печали - Эми Мак-Каллох

Но шум в зале снова нарастает. Тедди сжимает мне плечо.

– Это ты мне дала? – Он поднимает неоново-оранжевый прямоугольник – листовку.

Я отрицательно качаю головой.

– Нет, конечно нет.

– О, и у тебя такая же, – замечает он.

Я опускаю взгляд на колени. Точно, там лежит флаер: прямоугольник розового цвета, которого не было еще несколько минут назад.

Нахмурившись, я поднимаю его и переворачиваю.

Черт. Значит, она – причина, по которой моя комната проклята.

Закрывая глаза, я вижу лишь черно-белое фото глядящей на нас девушки. Долорес Рэдклифф. Должно быть, она действительно много значила для школы – по всему залу плакали ученики.

А потом упали эти листовки. Они напугали меня до смерти. Но я ни за что не пойду на тот сайт. Я приехала сюда, чтобы скрыться от подобных драм.

– Ты в порядке? Выглядишь немного бледной.

Поднимаю взгляд, сердце несется вскачь. Я так долго сидела на своем стуле, что зал успел почти опустеть. Обнаруживаю, что оказалась наедине с двумя девушками, обе – в безукоризненной школьной форме. Я узнаю ту, что стоит ближе, – эта студентка была на сцене рядом с миссис Эббот.

– О да, прошу прощения, – отвечаю я.

– Мы, кажется, еще не знакомы? Я – Араминта Пирс, староста этого года. – Она широко улыбается мне, ее длинные светлые волосы, собранные в высокий конский хвост, слегка покачиваются.

– А я – Бонни, – говорит девушка пониже, стоящая прямо у нее за спиной. – Я в первом классе шестой ступени, как и ты.

– Ты Одри Вагнер, верно? – спрашивает Араминта, присаживаясь на пустой стул передо мной.

– О… – Моргаю несколько раз, ошеломленная. – Это я. Верно.

– О боже! У тебя такой милый акцент! Такое чувство, будто я на съемочной площадке «Нэшвилла» [5].

– Ну разве ты не прелесть, – говорю я, изо всех сил стараясь изобразить Долли Партон [6]. И слышу одобрительный визг Араминты.

– Прошу прощения, я не поприветствовала тебя, когда ты приехала. Я стараюсь приветствовать каждого новенького. Но, уверена, Айви рассказала тебе, как тут что устроено! Она так умна, правда?

– Хотя, может, не так чтобы любит делиться, – подмигивает Бонни.

Араминта смеется.

– Хорошее замечание! Как вы, поладили?

– Эм.

Чем дольше затягивается пауза, тем шире она улыбается.

– О, какая я глупая! Как староста я интересуюсь всеми. Тебе придется привыкнуть к тому, что меня тут очень много и я сую нос во все твои дела. – Она грозит мне пальцем и смеется.

– Ну, мне очень приятно познакомиться с вами, – говорю я.

– Как тебе школа пока что?

Глаза у нее такие большие, а лицо такое открытое, что мне сложно солгать.

– Отлично! – отвечаю я, хоть и сквозь слегка стиснутые зубы. Может, все дело в моем акценте, но Араминта ничего не замечает.

– В нее невозможно не влюбиться, – щебечет она, пока Бонни согласно кивает. – Но ты должна кое-что знать. – Староста заговорщически наклоняется ко мне. – В школе существует иерархия. Младшие, мы называем их недолетками, помогают ученикам шестой ступени. Бегают по школе, выполняют наши поручения и все такое.

Я морщу нос.

– Немного странно, нет?

– Полагаю, только если не привык к такому. Но потом ты поймешь, что в Иллюмен Холле многое делается именно так. Все равно недолетки в основном помогают префектам.

– Префектам? – переспрашиваю я.

Араминта театрально хлопает себя по лбу.

– Конечно! Американка, откуда тебе знать. Префекты – это как школьные надзиратели, – со смехом поясняет она. – Ты узна́ешь их по этим маленьким значкам. – Она достает ярко-желтый значок в форме щита с черной буквой «П», выгравированной посередине. – У меня, как видишь, значок немного другой. – Это ярко-красная звезда с золотой буквой «С». – Раньше там были буквы «СД» для старост-девочек и «СМ» для старост-мальчиков, это Ксандер. Но на десятом году обучения наша Кловер подала петицию, что необходимо сделать их более гендерно-нейтральными, так что теперь мы просто старосты. Хотя я все еще называю себя старостой-девочкой, потому что именно так себя и идентифицирую!

Я почти не слушаю, как Араминта трещит о том, что префекты должны «помогать ровной работе домов» и «контролировать занятия младших», что для меня звучит как тяжелая работа. По крайней мере, теперь я понимаю, что за значок видела у Айви. Перевожу взгляд на Бонни, которая смотрит на Араминту так, будто у той из задницы солнце светит. Я подавляю желание хихикнуть при этой мысли прежде, чем Араминта поймет, что я не слушаю. Уверена, она сказала бы, что префекты – это не повод для смеха.

– Так у тебя уже была полная экскурсия?

– Еще нет, – отвечаю я, резко переключая внимание.

– Хотела бы я провести ее сама, но Бонни столько знает о школе. И она учится с тобой, будет приятно видеть знакомое лицо в классе. Я вас пока оставлю! Мне все равно нужно разобраться со всем этим беспорядком. – Встав, Араминта подхватывает одну из этих листовок и тут же с отвращением бросает ее на пол.

Сама я намеренно ни к одной не прикасалась. Я вижу, что многие студенты скорбят о своей погибшей однокласснице, но не могу позволить втянуть себя в это. Уверена, что все это – печальная история и, судя по краткому взгляду на строки, отпечатанные на разбросанных повсюду бумажках, существует много вопросов по поводу смерти этой девушки. Но это не мое… ну, не мое дело.

– Готова? – спрашивает меня Бонни. Когда она улыбается, маленькие ямочки появляются на ее покрытых веснушками щеках. Она кажется довольно милой, и я напоминаю себе, что не стоит бояться заводить новых друзей. Я уверена, они вовсе не похожи на тех, что остались дома. И не все будут такими грубыми, как моя соседка по комнате.

– Полностью. Идем.

Бонни ведет меня из зала по длинным извилистым коридорам в кафетерий или, как она его называет, столовую. Произведения искусства висят практически на каждой стене, от картин с деревьями и странными викторианскими зданиями до бессмысленных абстрактных изображений. Дорога, по которой мы идем, теплая и светлая, но время от времени мимо мелькают входы в длинные коридоры, которые исчезают в тени. Когда я останавливаюсь, чтобы всмотреться в темноту, кажется, становится холоднее.