Саксонец. Меч Роланда - Тим Северин

Мы добрались до рыбацкой деревни – кучки небольших хижин, крытых камышом. Повсюду виднелись сети. Они были свалены за дверьми, разложены на крышах, развешены на шестах для просушки и натянуты на удобной высоте, чтобы чинить. Все трудоспособные мужчины занимались починкой сетей. Неудивительно, что деревня провоняла рыбой.

Ужин состоял из черствого хлеба и тушеных моллюсков, а ночь мы провели в одной из хижин на тюфяках из старых сетей. К утру мы сами пропахли рыбой.

– Помоемся, добравшись до монастыря, – ободрил меня Лотарь.

Еще не рассвело, когда к нам присоединилась дюжина сельчан. В полумраке все они сгибались под тяжестью больших плетеных коробов на спине. Мне показалось, что их ноша слегка шуршит, словно внутри копошится что-то живое.

Наконец пришел серый хмурый рассвет без дуновения ветерка, и мы отправились вглубь суши. Местность постепенно повышалась, и сырые болота сменились сухими, заросшими кустарником пустошами. Из кустов с обеих сторон дороги вылетали стайки птиц, и от нас вприпрыжку убежал большой заяц, но потом остановился и смотрел, как наша колонна топает мимо. Это было дикое и пустынное место, мы не видели никаких признаков человеческого жилья. Через три часа ненадолго остановились, чтобы позавтракать жесткими полосками сушеной рыбы, запивая их тепловатой водой из кожаных бурдюков. Никто не разговаривал. Деревенские жители были молчаливы. Они сидели на земле, не снимая со спины коробов. Наконец, вскоре после полудня, мы вышли на открытое место и увидели несколько домов. Проводник ускорил шаги.

– Мы должны успеть к девятому часу,[1]– сказал он.

Я ожидал, что его аббатство будет чем-то значительным и впечатляющим, но это оказалась просто большая обнесенная стеной ферма.

Мы тяжело прошагали сквозь ворота и очутились в широком немощеном дворе, окруженном конюшнями, коровниками и сараями. Само аббатство составляло одну сторону двора и было не больше дома моего отца. Какой-то монах, направлявшийся ко входу, обернулся и поприветствовал нас. Лотарь махнул ему рукой, но наши молчаливые спутники, пришедшие с побережья, никак не отреагировали. Они направились к большому каменному корыту, установленному с краю двора. Мужчины останавливались там, нагибались, и один из них открывал крышку короба, откуда вытекала извивающаяся черно-коричневая масса. Через голову носильщика она шлепалась в корыто. В голове у меня вспыхнул образ корня лилии, утопившего моего брата, и я ощутил спазм в желудке. Деревенские жители несли партию живых угрей, большинство из которых достигали длины моих вытянутых в стороны рук. Угри извивались и завязывались в узлы, тщетно пытаясь вылезти из корыта на волю.

Избавившись от своей ноши, носильщики возвращались назад к воротам, желая до наступления ночи добраться домой.

– Как часто они носят сюда угрей? – спросил я священника.

– Каждый второй месяц. Они пускают их в пруды и держат там, пока не придет пора платить десятину. – Похоже, он был доволен собой. – Одно из Божьих чудес. Морская и речная рыба приходит и уходит со сменой времен года, но угри у нас есть всегда. Постоянный урожай.

Из главного входа в аббатство вышла фигура в удивительном наряде и устремилась через двор посмотреть на кишащую в корыте массу. Низенький, лысеющий, кругленький человечек был в розовой рубахе из тонкой шерсти, темно-синих рейтузах и оранжевых подвязках крест-накрест. На его модных туфлях желтые длинные острые носки задирались вверх, а на шее виднелась дорогая с виду золотая цепь.

– Это аббат Вало. Вы должны объясниться с ним, – сказал проводник.

Я заметил на золотой цепи аббата украшенный драгоценными камнями христианский крест.

– Ты хорошо поработал, Лотарь, – проговорил настоятель, энергично потирая руки, и распятие подскакивало у него на пузе. – Здесь хватит, чтобы выполнить наше обязательство.

Аббат Вало напоминал мне подвижную надутую птицу с ярким оперением, и это впечатление усилилось, когда его глаза-бусинки уставились на меня.

– Он сошел на берег около нашей деревни и говорит, что направляется к королевскому двору, – объяснил Лотарь.

– Меня зовут Зигвульф, – вмешался я. – Я направляюсь ко франкскому двору по поручению Оффы, короля Мерсии.

Я не видел нужды упоминать про Озрика. Было ясно, что он меня сопровождает, несмотря на свой потрепанный вид.

– Этому есть доказательства? – спросил аббат.

Я достал письмо, которым снабдил меня королевский писец. Склонность аббата к яркой одежде вводила в заблуждение. За красочной внешностью скрывался острый ум. Он быстро просмотрел документ и вернул мне.

– Мне знакома подпись короля Оффы. – Он сделал полшага назад, но я успел уловить дуновение его благовоний. – Лотарь проследит, чтобы после посещения лаватория вас разместили в гостевом доме, – и прежде чем я успел извиниться за свой запах, аббат добавил: – Если вы не спешите в Ахен, можете составить компанию моим угрям. Они отправляются утром. – С этими словами он повернулся на каблуках и удалился.

– Замечательный человек, – проговорил наш проводник, глядя вслед своему начальнику.

– Давно он уже аббат? – спросил я.

Вало не поразил меня своим благочестием.

– Еще нет трех лет. Его прислали, чтобы увеличить доходы.

– Наверное, его прежнее аббатство сожалеет, что он покинул их, – тактично проговорил я.

– О, нет, его произвел в аббаты сам король. До того он был помощником королевского казначея. Очень толковым.

Я попытался вспомнить, была ли у Вало тонзура. Вероятно, нет. Мне показалось, что Лотарь занервничал, и, вспомнив, что он очень хотел присутствовать на послеполуденной молитве, я сказал:

– Не хочу больше вас задерживать. Мы с моим слугой сами позаботимся о себе.

Лотарь воспрянул духом, очевидно довольный, что избавится от нас.

– Прежде чем идти в часовню, я покажу вам умывальню.

Он отвел нас в маленькую пристройку при здании аббатства. Бертвальд описывал, какая умывальня была в его аббатстве, – с проточной водой, поступавшей по свинцовым трубам и стекавшей в большую каменную чашу. Но здесь было лишь четыре больших деревянных лохани с водой, стоявших на возвышении на каменном полу, и в стене была проделана дыра для стока. Лотарь ополоснул лицо и руки и поспешил на богослужение, а я помылся более основательно, и Озрик протянул мне чистые одежды. Как только провожатый скрылся из виду, я разрешил рабу воспользоваться лоханью. Я знал, что он очень привередлив насчет личной чистоплотности.

Потом, в ожидании возвращения Лотаря, я побродил по двору, заглядывая в разные пристройки и сараи. Раньше я никогда не бывал в аббатствах и даже в христианской церкви и, честно говоря, не исповедовал никакой религии, но Бертвальд достаточно рассказал мне о христианской жизни, чтобы я мог притвориться верующим.