Двойная взлётная - Ольга Дашкова

— А тебе нет?

Тот, что стоял сзади и упирался в мою поясницу своим стояком, сказал это с неким сожалением, отошел, а я пошатнулась на каблуках. И зачем только их надела?

— Классная задница, я обязательно ей займусь, — вот он снова прижался, резко дергая меня на свою грудь, сказал в самое ухо, проведя по нему языком, и снова отпустил, шлепая по ягодицам.

Вот же тварь какая.

Две твари.

Такое ощущение, словно об меня вытерли ноги, потом встряхнули как половую тряпку и снова вытерли, а ведь по сути, ничего еще не было.

Это нихуя не сексуально и не эротично. Внутри всю колотит, но я держу лицо, натренированное годами, выдавливаю из себя улыбку. Цепляюсь взглядом за татуировки на груди и правом плече мужчины, чтоб только не смотреть в его зеленые оценивающие меня и мое поведение глаза.

Там невероятная картина: Зевс, бог-громовержец, окруженный тучами, держа в руке молнию, хочет метнуть ее вниз. Немного зависаю, рассматривая тонкие штрихи на гладкой коже, это вполне можно назвать произведением искусства, все очень детально и реалистично. Суровое лицо Зевса, мощный кулак, сжимающий молнию, все словно карандашом невероятно красиво и талантливо прорисовано.

— Нравится?

Это он меня спрашивает?

— Через двадцать минут будет обед. Позвольте, я достану свежие полотенца, — игнорирую вопрос.

Тот, кто обещал заняться моей задницей на десерт и кого называли фамилией Шульгин, снял пиджак, прошел мимо в уборную, закатывая рукава рубашки. Зеленоглазый посмотрел на расстегнутую сумку, снова на меня, улыбнулся так мерзко, а я реально пожалела, что посмотрела в ту сторону.

— Ты что-то видела?

— О чем вы?

— Хм, я не ошибся, ты неглупая девочка.

Я совсем не такая, я дура, каких надо еще поискать. Кристина Сергеевна Любимова, вы дали в клубе двум мужикам, а теперь расхлебывайте то дерьмо, которое так смачно замесили.

Разворачиваюсь почти на ватных ногах и ухожу в сторону бара, на автопилоте достаю ланч-боксы, подогреваю, что надо подогреть, сервирую стол. Во мне за эти минуты умерло хуева куча нервных клеток, мотыльки забились в угол, судорожно вздрагивают крылышками. А та самая, скромная девочка с любопытством ждет, что же будет дальше.

А ни хрена не неглупая, как он решил.

Неглупая бы не трахнулась сразу с двумя мужиками в тесном привате клуба. Неглупая бы не вышла замуж в двадцать один год за мудака. Единственное, что я сделала пока неглупого в своей никчемной жизни, это развелась с этим мудаком не через двадцать лет, а через пять, послав его и его ебанутую мамашу кобыле в трещину.

Как ни странно, но мысли о бывшем и его мамаше давали ощущение почвы под ногами, а точнее, лютая неприязнь к ним стимулировала совершать трудовые подвиги.

Заметалась по салону, стараясь не смотреть на мужчин, расставляя тарелки и приборы.

— Артём, что, без этого никак, да?

— Громов, отъебись.

Странно, у них бывают в чем-то разногласия? Летают вместе, я так понимаю, работают вместе, и баб тоже ебут вместе. Такая сплоченность и идиллия. Да и зачем заморачиваться на двух девушках, когда можно прекрасно трахать одну?

Про то, что видела в сумке, не хочу даже вспоминать и думать, иначе моя фантазия разыграется по полной. Она у меня очень богатая.

— Я тебя прошу, только давай при Якуте без всего этого и твоих дебильных шуток.

— Когда это я дебильно шутил?

— Постоянно, а еще умничаешь. Якут простой как валенок, он не оценит и не поймет твоих интеллектуальных высеров.

— Хорошо, уговорил.

Наглый Артём громко засмеялся, настроение его явно улучшилось. Громов явно был чем-то очень недоволен, не хочу даже думать чем. Лучше мне ничего не видеть и не слышать больше никогда. Блузка все еще влажная, липнет к груди, мельком бросаю на себя взгляд в зеркало, вид совершенно чумной, приглаживая волосы, тру полотенцем по мокрой ткани. Да к черту, высохнет и так.

— Если еще что-то будет угодно, чай, кофе, напитки, я принесу.

— Громов, а что за дрянь ты пил в том клубе?

Они теперь сидят за столом, оба расслаблены и вполне довольны жизнью, пожалела, что не припасла снотворное, так бы подсыпать в чай и пусть спят до Сахалина.

— Я помню только вкус губ нашей птичке. А еще как она лихо подмахивала, насаживаясь на мой член.

Мне что, уже дали прозвище?

— Ты помнишь тот коктейль? — Игорь обращается ко мне.

— Да, гимлет: джин, сок лайма, цедра лимона и лед.

Мужчина удивленно вскидывает брови, но в том, что я знаю практически все коктейли, нет ничего удивительного. Я обязана их знать, а также разбираться в напитках, и все это, чтобы угодить клиенту.

Делаю два коктейля, смотрю на часы, осталось четыре часа полета, надо бы поесть самой и накормить пилотов. А еще у меня слабая, но все-таки надежда, что пассажиры забудут обо мне.

Как бывает очень часто, я ошибалась.

Смотрю на телефон, в уме прибавляя шестнадцать часов, голова совсем не соображает. Но сейчас, должно быть, четвертый час утра по местному времени. Меня всю колотит, но больше не от холода, а от того, что произошло за последние четыре часа.

Кутаюсь в форменную куртку поверх пиджака, наброшенного на плечи. Кое-кто любезно укрыл меня от сахалинского пронзающего до костей ветра, сходя с трапа самолета.

Этот кое-кто, так пристально всматривался, словно пытался что-то для себя понять по моим глазам, но в них не было ничего, что ему могло понравиться.

— Ну и где наше такси? Я уже околел.

Олег в седьмой задает этот вопрос, Курапов подозрительно смотрит. Хоть бы они все исчезли или хотя бы молчали и не задавали вопросов.

После посадки и всех необходимых формальностей мы наконец вышли на улицу. Такси должно отвезти нас в отель, есть слабая надежда, что два моих кошмара в лице пассажиров, заселились в другой отель. Наш обратный вылет с ними же лишь завтра вечером, нужно было хоть немного отоспаться, а потом заказать еду и восполнить запасы алкоголя, что закончился в баре.

Лимон, джин и сок лайма.

Гимлет. Гори он огнем.

Обняла себя, тупо смотрю в одну точку, в голове шум, и я уже почти не чувствую холода сахалинской майской ночи. Внутри такая пустота, что хочется выть волком, а еще содрать с себя всю одежду и тереться жесткой щеткой до кровавых царапин, до самого мяса.

Не могу понять, чего во мне больше, ненависти к себе или к мужчинам?

Но ведь я почти не сопротивлялась, я позволила.

Или сопротивлялась, но плохо.