Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии - Шейла Фицпатрик

говорили на иностранных языках, и в глубине души я считала, что такое нужно запретить (со мной согласилась бы Лига ветеранов[28], но мои родители скорее всего нет). Будучи социалистами, мои родители старались избегать предвзятых суждений о приезжих иностранцах. Но, будучи семьей с левыми взглядами, мы не симпатизировали перемещенным лицам, за исключением евреев. Мы придерживались мнения, что эти иммигранты, особенно с Западной Украины и из Прибалтики, с большой вероятностью могли быть в прошлом нацистскими пособниками, а следовательно, принадлежат к вражескому клану. Из китайских русских мы не знали никого, кроме Нины Кристесен, которая давно возглавляла отделение русистики Мельбурнского университета и иногда подвергалась политическим нападкам: ее муж Клем (основатель и редактор литературного журнала Meanjin[29]) принадлежал к нашему кругу левых интеллектуалов. Отец Нины, полковник Максимов, ярый монархист-белогвардеец, приехавший в Квинсленд через Китай в 1920-е годы, жил в отдельном домике на краю сада Кристесенов в Элтеме[30], и, помню, я побаивалась и его самого, и его собаки.

Позднее, уже став историком-русистом, я не очень-то задумывалась о русских эмигрантах. Меня куда больше интересовали те русские, что остались жить в Советском Союзе. С начала 1960-х до конца 1980-х моими близкими друзьями из русских были советские граждане, москвичи, питавшие некоторую неприязнь к эмигрантам что первой, что второй волны. А в 1989 году, когда я встретила Михаила Даноса, моего будущего мужа, мне пришлось посмотреть на все это под иным углом. Миша родился в Риге, его отцом был венгр-эмигрант, а матерью – латышка, а общими языками его родителей были русский, немецкий и (поскольку оба пели в опере) итальянский. После принудительного и краткосрочного (в 1940–1941 годах) обретения советского гражданства Миша оказался в зоне немецкой оккупации, и над ним нависла угроза призыва в войска СС, но он избежал этой участи, сделав весьма неожиданный ход: уехал в Германию и стал студентом (будущим инженером) в Дрездене, где потом едва не погиб во время бомбежки города союзной авиацией. Затем он стал считаться перемещенным лицом (как латвиец он попадал в категорию советских граждан, которых СССР требовал вернуть на родину, но поскольку западные союзники не собирались его никому передавать, это его не особенно тревожило) и в таковом качестве при британцах закончил обучение в Ганновере, а потом, при американцах, защитил диссертацию по физике в Гейдельберге, после чего в рамках программы IRO переселился в США[31]. Если вместо США он выбрал бы тогда Австралию, то стал бы одним из тех самых послевоенных мигрантов, на которых так подозрительно поглядывали члены моего левацкого клана. Эта мысль служила мне полезным предупреждением, пока я писала эту книгу, рассказывающую о людях, которые стремились пережить эту войну, как только умели.

Источники

Историки, исследующие миграцию, вынуждены обращаться во множество архивов. Я начала с международных организаций, занимавшихся делами беженцев, – Администрации помощи и восстановления Объединенных Наций (United Nations Relief and Rehabilitation Administration, UNRRA) с ее архивом в Нью-Йорке и Международной организации по делам беженцев (IRO) в Париже, потому что, приступая к работе над этой книгой, я все еще жила в США. Для этих международных бюрократических аппаратов перемещенные лица были коллективными объектами «заботы и содержания», а отдельным людям они уделяли внимание лишь тогда, когда те по каким-либо причинам создавали сложности. Затем настал черед Национального архива Австралии, особенно его фондов, посвященных иммиграции, где хранятся и списки пассажиров, и картотеки разведслужб.

Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ) в Москве неожиданно подарил мне волнующее открытие – ряд донесений от внедренного агента советской разведки в Австралии, чья миссия состояла в том, чтобы уговаривать бывших советских граждан, переселившихся туда благодаря IRO, вернуться на родину. К материалам другого российского архива – Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи (БРЭМ), находящегося в Хабаровске, а именно к личным делам русских, живших в Маньчжоу-го при японской оккупации, – удалось получить доступ благодаря посредничеству Екатерины Хит, а в архиве Шанхайской муниципальной полиции, куда имеется доступ онлайн, обнаружились донесения о русской общине в Шанхае и о деятельности Русской фашистской партии в 1940-е годы. Завершали мой список служила мне полезным предупреждением, Британский национальный архив и Международная служба розыска (International Tracking Service, ITS) в Бад-Арользене, а также небольшие частные и ведомственные архивы в Великобритании, Германии и США.

Австралийская пресса той поры, когда приход кораблей из Европы и Азии все еще был в новинку, оказалась весьма ценным источником, ведь многие газеты спешили отправить своих корреспондентов прямо в порт, чтобы взять интервью у заинтересовавших их пассажиров. Все эти материалы доступны теперь онлайн благодаря чудесному ресурсу Trove, красе и зависти других стран. Чрезвычайно полезной оказалась и главная русскоязычная газета Австралии «Единение», еженедельно выходившая в Мельбурне с 1951 года, хотя из-за связи с конспиративной международной антисоветской организацией НТС и из-за твердой антикоммунистической позиции она, безусловно, позволяет получить довольно одностороннее представление о жизни русской общины в Австралии.

Ведомственные архивы очень полезны тем, что помогают понять, как формировалась политика и велись внутренние дискуссии между чиновниками, но разобраться в сути отдельных случаев они уже не позволяют. Для UNRRA и IRO отдельные люди оказывались «трудными случаями», в материалах ASIO[32], БРЭМа и ГА РФ они являются объектами наблюдения, регистрации и убеждения, а в списках пассажиров, прибывавших в австралийские порты из Европы и Азии в послевоенные годы, мигранты предстают количественно измеримыми единицами, наделенными именами, возрастом, полом, национальностью, гражданством, вероисповеданием, семейным положением и профессией.

Но прежде чем взяться за работу над этой книгой, я написала книгу об одном-единственном перемещенном лице, хорошо мне знакомом – моем муже Мише, и потому я уже знала, насколько сложной и неоднозначной может оказаться судьба отдельного человека и совершенные им выборы. Я досадовала на то, что русские перемещенные лица, если только у них не было ярко выраженных политических взглядов или они не попадали в какую-нибудь беду, оставались для меня как бы в тумане, мне трудно было представить их как живых людей. Здесь очень помогали устные рассказы, опубликованные мемуары и семейные истории, особенно в случае китайских русских, которые рассказывали о своем прошлом откровеннее, чем ди-пи из Европы (причем не только в беседах с интервьюерами, но и со своими же родными)[33]; а богатый частный архив, к которому меня любезно допустили Николаюки, позволил мне подробно ознакомиться с европейским маршрутом одной семьи, закончившимся в Мельбурне. Важными проводниками по миру русской общины стали для меня мои коллеги и друзья Мара Мустафина и Елена Говор,