Ноль-Ноль - Алексей Евдокимов

Витька пер уже порядочное время, а лес (и впрямь лес!) и не думал кончаться. Он и не ведал, что в окрестностях Омутища имеются столь серьезные заросли…

Не сразу он понял, чего еще не хватает. Звуков. Витька специально прислушался повторно. Ага… Так и есть. В смысле — нет. Ни единой птицы, ни далекого поезда. Тишина звукоизолированного бокса: плотная и неестественная. Витька почувствовал, что ему становится несколько не по себе.

Скоро он опять остановился — перед ним в земле была дыра. Странной симметричной формы: формы широкой улыбки (метров пять между уголками «губ»), с осыпавшейся, оплывшей землей по краям. Но не яма, именно дыра. Колодец. Шахта. Дна Витька, осторожно приблизившись, не разглядел. И вообще ничего не разглядел. Темень. Чернота.

Он вытянул руку — да… Из дыры слабо шел воздух. Чуть теплее окружающего. И запах… запашок… Чего-то вроде знакомого, но нелепо-неуместного… Чего-то кондитерского…

Он осмотрелся. Туман стоял со всех сторон занавесом в бесконечное количество марлевых слоев. Если таращиться в него долго, можно было различить смутное колыхание: словно кто-то в этих слоях пошевеливался, тревожа марлю. И тишина такая, что сквозь нее проступает потусторонний шорох: то ли крови в ушах, то ли чего-то вовсе непредставимого…

Будто полузамазанные грязно-белой краской (вернее — «запыленные» из баллончика) висели фрагменты веток: ни листик не шелохнется. Они, листья, в этом освещении обесцветились, казались такими же серыми, как ветви, стволы. Статика монохромной фотографии: эдакой художественно-размытой…

Витька сделал пару шагов, дотянулся до низкой кроны. Что за дерево? Он не смог определить. Ощупал листья. Они были пластмассово-жесткие, с режущими краями. Жестко прикрепленные к черенкам, как те — к ветке. Тоже — пластмассовой…

Шорох, шепот, шелест в черепе нарастал медленно, но верно. В нем различались уже какие-то интонации…

Витька резко повернул голову на движение в тумане: в этот раз близкое, явное. Что-то большое и темное бесшумно прошло всего под парой полупрозрачных занавесок Он отступил на шаг, чувствуя ледяную щекотку мурашек на висках, хребте и пояснице. Нет, ничего…

Нет, — снова, еще ближе!.. Сейчас даже на миг проявился контур: толстая горбатая туша, словно здоровенной свиньи, кабана, только с двумя тяжелыми опущенными головами…

Наверное, от неожиданности он отступил на шаг, и в ту же секунду земля под ним мягко подалась, осыпаясь в дыру, в яму, в ухмыляющуюся пасть, спиной к которой он стоял. Витька загреб руками в инстинктивной попытке удержать равновесие и опрокинулся навзничь, в тепловатую черную пустоту…

…Он открыл глаза, вдохнул-выдохнул, потряс головой. Просочившееся откуда-то солнце помаргивало в листве. Лопотали птицы. Туман оседал березам под ноги. Никого и ничего не было поблизости.

Витька пошел практически наугад, пиная разлетающиеся белыми хлопьями поганки. Он то и дело сбивался с еле заметной тропы, натыкался на импровизированные свалки, но меньше, чем через пять минут, вышел к проселку. Поколебался, но все-таки двинул по дороге, очень внимательный, готовый при малейшем звуке мотора прыгнуть в кусты. Однако никто не встретился ему, ни на колесах, ни пешком, до тех пор, пока впереди не стал различим неровный, отрывистый шум шоссе.

На него Витька, разумеется, лезть не стал, во всяком случае здесь. Но, ориентируясь на просвет, на дорожный шелест, рявканья и погромыхиванья, направился параллельно Владимирской трассе в сторону Петушков. Он пер через заросли и пустыри, задами каких-то полузаброшенных промплощадок больше получаса, прикидывая, что, если ЭТИ едут в Омутище на машине (машинах), дальше поворота соваться не будут, разве что по ошибке; а когда решил, что удалился на вполне безопасное расстояние, повернул под прямым углом, перелез кювет, встал на обочину и принялся голосовать.

— …И гондон порвался, прикинь! — Он заржал, но как-то осторожно, с оттенком уважения к серьезности ситуации. — Ну, я так слегка на стреме, сам понимаешь, а она мне, прикинь: «Да это фигня. Я, типа, чистая, но даже если что, не обязательно заразишься. Я сама с мужем, типа, полгода е…сь, не знала, а потом оказалось, что у него сифон. А мне, типа, ничего!» Не, успокоила, прикинь!..

Витька растянул губы. Орел за рулем «Газели» был примерно его возраста, мускулистенький, с широкой располагающей ряшкой, с щедрой нагловатой улыбкой — такой первый парень на деревне в темных очках а-ля «Матрица». Всю недолгую дорогу до Петушков он развлекал пассажира историями съема им проституток, похоже, пребывая в уверенности, что того это живо интересует и искренне забавляет.

Дезертировав наконец на перекрестке в центре Петушков, Витька нырнул в первый попавшийся двор и упал на недоломанную скамейку. Пересчитал содержимое лопатника и задумался в последний раз, разминая пальцами кожу на лбу. Инстинкт по-прежнему велел рвать подальше от Москвы, но теперь это было бы еще глупее. Налички оставалось всего пять с небольшим тысяч, а пользоваться карточкой означало рисковать: вероятность того, что ЭТИМ стучат из банка, конечно, имелась. Уж с ИХ-то стороны пасти данный канал, по крайней мере, всячески постараться, было бы логично…

Тут Витька снова вспомнил о мобиле и снова победил в себе искушение бросить ее прямо сейчас прямо сюда, на бетонную плитку, и растолочь каблуком. Нельзя! Польза от эсэмэсок перевешивала (пока) риск быть вычисленным через оператора…

Да, нала совсем чуть, самостоятельно в чужом городе долго не протянешь. А сваливаться на голову к родственникам: рязанским, скажем, или самарским… И что он станет объяснять? Тем более что пробить иногороднюю родню ЭТИМ труда не составит, ОНИ небось давно это сделали…

Ну и самое-то главное: вглубь! Вглубь, а не по поверхности…

Он поднял голову. Слева в неряшливых зарослях сирени примостился одноэтажный жилой дом деревенского вида. Всклокоченный, пошатывающийся венец творения в обвисших трениках принимал из окна полную прозрачного содержимого полуторалитровую пластиковую бутыль. Витька глянул на часы: 07:22. С добрым утром.

Почти весь день он проваландался в Петушках, избегая людных мест. Никакого цветущего жасмина не обнаружил, поел и похмелился в крошечном шалмане, где по телевизору под потолком крутили комедийное шоу с развеселой музычкой и беспрерывным закадровым гоготом, сбросил с полдюжины разных звонков, а после шести вечера пошел на станцию. Только там (если засекут — нехай гадают, в каком направлении он рванул) сменил симку на недавно купленную и извинился перед Михеем.

Витьку частенько укачивало в электричках, но сейчас он старался не спать — и все равно уснул, и во сне убедился, что есть животное, называемое анфолопс; это животное очень горячее, так что охотник не может приблизиться к нему; имеет на голове длинные рога в форме пилы, так что пилит большие и высокие деревья и валит их на землю; если же почувствует жажду, идет на Евфрат-реку и пьет. Есть же там вереск с тонкими стеблями; и вот начинает играть с вереском животное и запутывается в нем рогами, и будучи захвачено, заплетается в ветвях его и громко кричит, желая убежать, и не может. Итак, охотник, услыхав и поняв, что оно захвачено, идет и закалывает его…