Психические расстройства и головы, которые в них обитают - Ксения Иваненко

Ели молча.

За дверью сновали больные, почти все в пижамах, многие – непричёсанные. Некоторые мелькали за дверью с периодичностью в несколько минут – вскоре я догадалась, что они «патрулируют» коридор от скуки. Сразу после обеда выпустили и нас, но только до лекарственного кабинета за таблетками и обратно. Мне ещё не успели прописать волшебных пилюль, зато назначили укол. Я думала, что это что-то профилактическое, ведь с врачами я общалась совершенно спокойно: не кричала, не плакала, здраво мыслила и отвечала на все вопросы. Говорила, что пришла сюда добровольно и что открыта к тому, чтобы научиться хотеть жить. Думала, максимум что-то седативное (успокаивающее) дадут… Оказался галоперидол.

Если бы у меня не было опыта химического отравления, я бы подумала, что Сатана призывает меня к себе. Все внутренности крутило, в глазах всё плыло, ноги сделались ватными. Вертолётило, как в первые школьные тусовки. Я добралась до своей кровати и рухнула без сил. Легче от этого не стало, темнота сменилась ослепительными вспышками, а конечностями стало не пошевелить. Я знала, что не умираю (хотя все органы твердили об обратном), что это состояние закончится (подсознание предательски кричало, что эта мука будет длиться вечно), но всё равно ничего не могла поделать с паникой. Я не могла встать и дойти до врача, я не могла даже позвать на помощь – язык приклеился к нёбу и одновременно стал ватным, а глотку сдавило спазмом. Я то проваливалась в спасительную темноту, то вырывалась из неё, как из пастей Цербера – меня выплёвывало пережёванную и со смердящим душком. Я открывала глаза и понимала, что нахожусь в бреду уже значительное время, но выбраться на поверхность и закрепиться на ней никак не выходило. Сменялось освещение, передо мной мельтешил то потолок, то лица пациентов и врачей, мне что-то говорили, вроде даже пробовали трясти за плечи, но ничего не помогало, и я снова проваливалась. Однако один раз меня всё же удалось вытрясти наружу на значительное время. Санитарка тормошила меня за плечи и кричала в ухо:

– Тебя на кардиограмму вызывают! Проснись! Хватит спать! – ещё один трясок для верности. – Тебя врач что, ждать должен?! А ну вставать, кому говорю!

И снова темнота.

В следующий раз прихожу в себя от холодного липкого прикосновения в районе груди, будто десяток лягушек облепили меня своими лапками. Оказалось, что, раз я не пошла на кардиограмму, кардиограмма пришла ко мне. Аппарат привезли прямо к койке. И снова тревожный сон окутал меня.

Я смогла встать с кровати только к вечеру второго дня. Одежда вся мокрая от пота, кровать в хаосе, одеяло будто вступило в схватку с простынёй и одержало верх. Оглядевшись вокруг, я не нашла на своих местах половины больных, а дверь в коридор была открыта. Пришло на ум, что все сбежали от меня, но оказалось, что после тихого часа нас открывают и дают погулять по коридору до отбоя. Еле встав с кровати и держась за стенку, я поплелась в сторону двери.

– О, очухалась, красавица, – встречает меня санитарка.

– Угу, получше стало, – выдавила я из себя.

Я решила, что это был именно галоперидол, на основании записи в тетради медсестры в лекарственном кабинете, на которую я успела бросить внимательный, но слишком беглый взгляд. Основательно это мнение укоренилось, когда я наслушалась рассказов от «бывалых»: говорили, что в первый день тут всех обкалывают именно галоперидолом.

Как это обычно и бывает там, где слишком много сплетен и легенд, на деле всё оказалось иначе. Мне дали мощный противотревожный препарат. Никто под одну гребёнку не грёб, всё лечение подбирается индивидуально – у врачей нет стремления обкалывать всех подряд нейролептиками без необходимости.

Тем не менее, у меня оставался вопрос: зачем в первые дни всем дают такие мощные лекарства? И в частности, почему некоторым вкалывают такой устрашающий препарат, как галоперидол? После объяснения врача всё встало на свои места.

«Чаще всего психиатрические клиники имеют дело с первичными пациентами (теми, кто поступает в клинику либо первый раз в жизни, либо впервые непосредственно в наш стационар). Психиатры владеют минимумом начальной информации о пациенте. Чаще всего новенький взбудоражен или встревожен. Он с трудом принимает информацию о том, что находится в психиатрической больнице и что рядом с ним такие же пациенты. Ему приходится находиться первую ночь в карантинной палате, куда поступают все новенькие. Конечно, это всё не для слабонервных – мы это прекрасно понимаем, – человеку страшно. Наша главная цель на момент поступления: дать пациенту возможность поспать, уменьшить тревогу, взбудораженность, напряжение, дать нам, врачам, возможность начать лечение.

Непосредственно галоперидол – замечательный препарат, обладающий мощным антипсихотическим действием, который стоит в первой линии лечения галлюцинаторно-бредовых состояний. Помимо этого, в небольших дозировках он борется со множеством симптомов, начиная от неприятных болезненных физических ощущений и заканчивая суицидальными мыслями. Конечно, всё в определенных комбинациях и дозировках».

Придя в себя в от своего препарата, я вышла в коридор, где было полно людей: кто-то шастает туда-сюда, кто-то с серьёзным видом и туалетной бумагой в руках движется в сторону общего туалета, кто-то сидит, разговаривает с врачами на диванах. Навстречу мне шла симпатичная высокая девушка с большими красивыми губами, я спросила у неё, где тут можно покурить. Было бесспорно жаль, что у меня отобрали сигареты, но я надеялась на добродушие больных. Мне объяснили, что пациентам из острой палаты можно курить только три раза в день. Сигареты выдают строго по одной и с большими промежутками времени. Но ведь никто не запретит сигареты стрелять.

Курилка находилась в предбаннике уборной, кумар и психи сгрудились у пепельницы. Сразу стало понятно, что тут-то больные и живут. Тут творятся разговоры, обмены сигарет на зажигалки и конфеты, тут психи ненадолго становятся собою.

Здесь же я и познакомилась со своей соседкой Катей, она лежит в этой больнице уже третий раз. Пока Катю не выписали, я на протяжении месяца узнавала её трагическую историю.

Катя, 20 лет

У неё кудрявые тёмные волосы ниже плеч, задорная улыбка, а в её диагнозе присутствует страшное слово «шизофрения». Катя часто смеётся, но именно она мне напомнила, что ад может наступить и наяву, когда единственным спасением становится бегство в психиатрическую клинику.

Катя ярко помнит, что, когда ей было 4 года, всё родительское внимание отдавалось не ей, а её двухлетнему брату. Заботу о Кате переложили на плечи бабушки. Однажды эта маленькая девочка услышала, как один из родственников спросил у бабушки: «Да что ты с ней возишься? У тебя же внук родился». Эта фраза засела у Кати в голове. «Если ты не нужен даже своей семье, то кто ещё тебя полюбит?» – спрашивала она сама себя.

– Это сейчас я оглядываюсь назад и понимаю, что родители меня любили, да и любят до сих пор, – закуривая вторую сигарету подряд, как-то вечером рассказывала Катя, – но мой мозг тогда этого не понимал. Я росла замкнутой и стеснительной. Я ни с кем не знакомилась ни в кружках, ни на площадке. А вот в школе одноклассники начали проявлять ко мне слишком много внимания. Мне это было непривычно – пришлось знакомиться.