Драгоценности Жозефины - Алина Егорова

– Поешьте с нами, – предложила она Жене куриную ножку.

– Нет, спасибо. У меня есть, – вежливо отказался юноша и, соблазнившись гастрономическими ароматами, тоже решил перекусить. Он вытащил из объемистого пакета котлеты, вареную картошку, которые мама велела съесть в первую очередь, чтобы не испортились, огурцы, сыр, колбасу, яйца…

– А моя ничего не ест, – кивнула дама на розовый бант, приглашая к разговору. Юноша ничего не ответил – он не знал, что сказать. Да и не хотел.

Соседка по купе расценила его молчание как готовность слушать и пустилась в рассуждения о жизни. Женя жевал под размеренное вещание женщины, жмурясь от пробивающихся в окошко солнечных лучей. С насыщением к нему пришел сон. Голос соседки оказался приятным, спокойным, убаюкивающим. В унисон перестуку колес она что-то говорила про дворцы – весьма увлекательно, так как раньше работала экскурсоводом. Но рассказ соседки Евгений слушал вполуха, постепенно проваливаясь в сон.

Он, как большой корабль, стоит в Стрельне и смотрит на Петербург с южной стороны Финского залива. Отреставрированный в начале двухтысячных годов, Константиновский дворец стал украшением города и важным государственным объектом, где теперь проходят встречи на правительственном уровне.

Величественный и важный, как все дворцы, даже пребывая в забвении, Константиновский дворец сохранял гордый вид. Задуманный еще Петром I как Большой дворец, он строился долгие годы, переходя от одного знаменитого архитектора к другому. К его созданию приложили руки Леблон, Растрелли, Руск и Воронихин. Дворец пережил пожар, почти полностью его уничтоживший, но он возродился, словно птица феникс. Отстроенное заново пышное строение с двумя высокими флигелями, арками и колоннами выглядело еще лучше, чем до пожара. Затем появились террасы и широкие лестницы, ведущие в парк. Парк, по замыслу Петра, должен был стать похожим на французский Версаль. Здесь будет «Русская Версалия», – планировал император, и его планы осуществились. Раскинувшийся вдоль линии Финского залива, парк Константиновского дворца навевает мысли о морском путешествии. Построенные в парке каменные гроты, облицованные морскими камнями и раковинами, придают ему особый антураж. Пройдя по посыпанным гранитной крошкой дорожкам к берегу, можно устроиться у воды и любоваться белыми ночами. Дворец помнит всех своих хозяев: и императрицу Елизавету Петровну, и великого князя Константина Павловича, в честь которого дворец получил свое второе название, и великого князя Константина Николаевича, и его сына Константина Константиновича, больше известного, как поэт Константин Романов. Сколько нешуточных страстей кипело здесь! Балы, интриги, ссоры, жаркие слова любви! Дворец все помнит и хранит молчание, он знает много тайн.

После революции Константиновский дворец был разграблен и печально стоял в запустении; в двадцатые годы его превратили в детскую трудовую колонию. Б Великую Отечественную войну его сильно разрушили, а позже, после нехитрого ремонта, в нем разместилось Арктическое училище. До недавнего времени парк напоминал дремучий лес, куда люди приходили собирать грибы; берег зарос бурьяном.

Местные жители про это место говорили всякое: одни видели здесь привидения, другие болтали, что в окрестностях дворца раньше пропадали люди, а потому дворец закрыли, третьи уверяли, что в нем спрятаны сокровища.

Поезд прибыл на перрон Витебского вокзала в начале седьмого, привезя толпу суетливых пассажиров со следами недосыпа на озабоченных лицах, с чемоданами и объемистыми сумками в руках. Кого-то встречали, кого-то нет, кто-то растерянно оглядывался по сторонам, соображая, куда двигаться, а кто-то, напротив, уверенно шагал вперед, едва покинув свой вагон. К последней категории принадлежали жители города и частые его гости. Особенно раскованно держались частые гости – они досконально изучили вокзал и привокзальную территорию, поэтому чувствовали себя здесь как рыба в воде. И этим очень гордились, считая себя почти петербуржцами. В вагоне они охотно рассказывали попутчикам, как пройти до метро или до трамвайной остановки, и не упускали возможности щегольнуть знанием города, к месту и не к месту упоминая его достопримечательности и названия улиц. Петербуржцы же, напротив, вели себя сдержанно, и если им задавали вопросы из разряда «как пройти», морщили лбы, напрягая память, и в итоге чаще всего разводили руками, ничуть не стесняясь своих ограниченных знаний в области городской топонимики.

Евгений Глазыркин в Петербурге бывал всего два раза – один раз с родителями в десять лет, второй – со школьной экскурсией в седьмом классе. Все, что он помнил, – это Невский проспект и фонтаны Петродворца. Ехать сразу к Роману, адрес которого для него добыли родители, юноша не решился – слишком рано для визита к незнакомому человеку, тем более что он хотел прогуляться по городу. Из вещей при нем была только сумка с одеждой и ноутбуком и уже больше чем наполовину опустошенный пакет с едой. Пакет по весу едва уступал сумке, то есть был не то чтобы тяжелым, но вес его ощущался. Еда – это святое, к тому же свое не тянет, поэтому Глазыркин решил обойтись без камеры хранения.

Со свойственной юности уверенностью он резво рванул вперед, куда направлялся основной поток. Толпа привела его к метро. Выудив из кармана сунутый расторопной мамой жетон (чтобы сынок в очереди не стоял), Женя протолкнул его в щель турникета и ступил на эскалатор. Куда ехать? – вот в чем вопрос. Следовало отправиться в приемную комиссию института, чтобы подать документы, но в столь ранний час приемные комиссии еще не работали. Евгений сверился с картой – Технологический институт располагался рядом с метро, всего в одной остановке от вокзала. Слишком близко, когда не надо, сварливо заметил Женя. Он прокатился до Невского, там походил, поглазел по сторонам – проспект как проспект, ничуть не изменился с той поры, когда они в седьмом классе покупали на нем мороженое. Разве что теперь стало больше рекламы и, гуляя по нему, совершенно не хотелось мороженого, а хотелось куда-нибудь присесть.

Не прошло еще и двух часов с момента приезда, а Глазыркин уже устал. Он с наслаждением вытянул натертые новыми кроссовками ноги, сидя на лавочке перед памятником Екатерины Великой. Сжевал бутерброд, запил его остатками сока и почувствовал себя лучше. Но все равно к душе подкрадывалось мерзкое ощущение бездомности. Почему-то в юности к свободе неизбежно прилагается отсутствие своего угла. Прийти бы домой, лечь на любимый диван и поспать пару часиков, потом встать, пообедать наваристым маминым борщом и голубцами, принять душ и к вечеру выбраться на улицу, на свободу. Пусть эта свобода будет ограничена родительской опекой, но зато комфортной, – затосковал по привычным тепличным условиям Женя.

Он подумал, что время уже вполне подходящее, чтобы позвонить Роману. Набрал номер и, пока слушал длинные гудки, судорожно подбирал слова для начала разговора. С Романом договаривался отец, поэтому там, в Великих Луках, юноше показался его поступок мелочью. В самом деле, что уж такого, напроситься в гости? Он совершенно не оценил стараний родителей и даже хотел их отвергнуть, мол, незачем. А вот теперь, когда приходится действовать самому, Евгений впервые ощутил, насколько неудобно обращаться с просьбой. Просить Глазыркину не пришлось – на звонок никто не ответил. Наберу чуть позже, облегченно вздохнул юноша. Он поднялся со скамейки, окинул прощальным взглядом гордый облик императрицы и потопал в метрополитен, чтобы ехать в институт.