Похитить Похитонова! - Д. Густо

Арина кожей чувствовала вырастающую стену. Иностранка смотрела мимо фотографий и была погружена в отвлечённые размышления. Странно, разве не хватаются такие, как она, за феминистское творчество? Разве не борются за право женского естества вольготно дышать хотя бы на стенах музеев, в то время как на улицах оно всё чаще закрывается паранджой, а на экранах – цензурой?

Анна отбросила сомнения и решила ответить, что если даже в России с её извращёнными представлениями об искусстве снимки голого тела на сером фоне не могут считаться материалом, пригодным для экспонирования, то с чего бы швырять эти обглоданные кости Европе. Собралась ткнуть Арину носом в её завышенную самооценку. Ведь как надо любить своё тело, чтобы составлять картины из него одного, не добавляя ни единого аксессуара, цвета, тени, спецэффекта?!

Вместо этого она потянулась дрожащими пальцами, чтобы дотронуться до персиковой кожи Арины.

Хлопнула дверь. Иностранка осталась одна. Наедине с запахом чужих духов и остатками чужого пиршества – в непостижимом мире, ускользающем от её понимания снова и снова.

*

Ну почему, почему, если ты даёшь хоть немного тепла, все сразу видят в тебе сексуальный объект?

Нельзя проявлять интерес?

Нельзя улыбаться?

Нельзя смотреть в глаза?

Даже женщинам? Стоп, красный свет.

Куда теперь? Какие-то же были планы на день, нужно только заглянуть в напоминалки… Ещё бы вспомнить, где эти напоминалки! Ох!

Следующий день после ограбления официально числился выходным, но деловой город и дачный пригород бросались на эту красную тряпку с лопатой, пылесосом или списком клиентов, которых можно обрадовать в раннюю рань рекламным звонком.

В этом улье жужжала и кофемашина Марины Жарченко.

Сосед ещё не успел по своему обыкновению разбудить дрелью всю округу, а она уже пришпорила нетерпеливо гарцующий день – надела легкомысленный парик и достала из дорого хрустящего пакета не менее легкомысленное платье. Красное в горошек. Никому даже в голову не придёт искать за россыпью белого гороха грозную судью и серьёзную коллекционершу.

Большая соломенная шляпа и солнечные очки добавили уверенности.

В лифт вошла с дрожью в коленях, вышла из него смело, как на сцену, полностью войдя в роль.

Каблуки новых туфель стучали непривычно громко по плитам из фальшивого мрамора.

Консьерж-пенсионер высунулся на звук, насколько позволяло окошко, и проводил её взглядом:

– Здравствуйте, Марина Васильевна! – проскрипел он.

Разоблачённая кивнула слегка, чтобы он не подумал, что это ответ на приветствие. Она не она. Не путайте. Вообще надо было первым надеть спортивный костюм – и пробежать в нём мимо любопытного старикашки быстрее, чем его зрачки оторвутся от телевизора. Платье стоило оставить на финальный отрезок пути. Но теперь чего уж?

На самом деле камуфляж был не так плох. Просто несколько лет назад Жарченко провела хитрый проводочек от своей квартиры, и у консьержа загоралась лампочка каждый раз, когда она открывала дверь. Он с минуты на минуту ожидал, что она спустится, и разглядел бы боязливую жиличку в любом маскарадном наряде.

Такси подвезло её к вокзалу. Там на радость любителей конспирации круглосуточно работают камеры хранения. В одной из стальных ячеек дожидался своего часа модный рюкзак, куда легко уместилась и дамская сумочка со всем содержимым, и ретро-шляпа из соломки, и купленный тут же пирожок для подкрепления боевого духа.

Последний, однако, не залежался. Марина помнила, что от поста освобождаются путешествующие, а посему употребила его, пока ехала в электричке.

Вышла на окраине, у громады торгового центра. Отличное место, чтобы раствориться – в обувных, цветочных, продуктовых ловушках люди пропадают каждый день. И это они ещё не стараются, а Жарченко постарается на славу. Она купила себе комбинезон и ещё один парик. Облачившись в обновки, стала похожа не то на Карлсона, не то на садовника. Главное, не на себя. Подумала о месте, где её точно никто не ожидает встретить, и зашла в так называемый ресторанный дворик. Если ради дела, то можно!

Жирненькие буковки на вывесках, как имена старых друзей, напоминали о сладких моментах прошлого, до диет и клятвенных обещаний.

Совсем рядом, только руку протяни, крутилась волшебная пряжа сладкой ваты – не уколись о веретено!

Кругляши пончиков лежали рядком, словно шины, на которые налипла сказочная разноцветная пыль.

Картошка, шкворча, так и выпрыгивала из алюминиевой клетки навстречу Жарченко.

Глядя на это, так и прыснула газировка.

Бледное мучнистое дитя туманной Чехии трдло зарумянилось под плотоядным взглядом Марины.

Она была похожа на маньяка, орудующего в районе, где нет знакомых. Чужом, но предсказуемом – сотворённом по тому же образу и подобию, что сотни других. Шоссе, многоэтажки, лесополоса и над этой серостью неоновые квадраты магазинчиков, кафешек, салонов красоты, где копьютерные игры непременно соседствуют с женским бельём, а ресторану сопутствует аптека.

С недавних пор в каждом уважающем торговом центре был и свой китаец за стеклом. Он играючи слепливал мячик из теста, пронзал его пальцами, разводил руки – между ними повисал эспандер из абсолютно равных макаронин. Можно было бросить их в кастрюлю, а можно было ещё, ещё раз сложить, получая всё более тонкую лапшу. Края быстро отрезались, из них комкался новый мячик, в который продевались пальцы… Смотреть на это хочется бесконечно, и Жарченко стояла, чуть улыбаясь, пока её не окликнула азиатка из-за кассового аппарата:

– Вам как обычно?

– Как обычно? Да я в первый раз тут!

Рука метнулась прикрыть лицо, ноги понесли к эскалатору. Вниз, вниз, немедленно вниз! А там:

– Мариш, ты ли это?

Тётка с работы в окружении своего выводка, чёрт бы их всех побрал! Судья приготовилась оправдываться. Только теперь она поняла, сколько придётся оправдываться. В понедельник все всё поймут, как только взглянут на неё. Не своим голосом Жарченко булькнула:

– Обознались вы.

Прихрамывая, она свернула к дамской комнате. Там пришлось устроить гнездо из туалетной бумаги и провести целую вечность – отсидеться, успокоиться, ибо трясун напал несусветный.

Слух обострился до уровня какого-нибудь ночного животного. Если шаги покажутся знакомыми, придётся спрятать ноги, чтобы они не были видны под дверью кабинки.

Однако входил только молодняк: разболтанные, шаркающие походки, самоуверенные острые каблучки, нелепые разговоры, перезвон браслетов на худеньких запястьях и огромных серёг в ушах.

Лилась вода из бачка и мелодия из динамика под потолком.

Кто-то лениво скрёб расчёской по волосам.