Подонок в вашей голове. Избавьтесь от пожирателя вашего счастья! - Дэн Хэррис

Конечно, драться за место в эфире, когда вокруг умирают люди – извращение, но такова природа нашего дела, думал я. В конце концов, у меня не было другого примера для подражания. Питер постоянно вступал в схватки с другими ведущими вроде Теда Коппела. Предыдущий президент всей нашей службы новостей, легендарный Рун Арледж, все построил по образцу феодального государства. Все сражались за ограниченные ресурсы вроде больших интервью и лучших корреспондентов. Когда Райт и я одновременно закинули удочки, чтобы первыми оказаться в Багдаде после его катастрофы, Питер даже позвонил мне и бросил пару одобрительных шуток о том, какие у меня острые локти.

В мире, где можно было играть чувствами, я иногда давал волю своему темпераменту, чего не случалось с тех пор, как мне было 20. Работая ведущим в Бостоне, я однажды бросил в воздух бумаги во время рекламной паузы, чтобы выразить недовольство из-за какого-то технического сбоя. Сразу после этого начальник вызвал меня к себе и сказал: «Ты не нравишься людям». Эта реплика меня устыдила и заставила поменять поведение. Здесь мне было, куда расти. Я мог быть заносчивым с коллегами, а пару раз в других странах даже вел себя откровенно глупо. Один раз в толпе на яростной демонстрации в Пакистане я ввязался в глупую перепалку с одним из недовольных, который сказал мне, что 11 сентября подготовили израильтяне. Единственной ситуацией, когда моя гордость была за дверью и я держал свои острые локти прижатыми, было, конечно, общение в Питером Дженнингсом.

* * *

В один душный июльский день 2003 года я вышел из такси перед своим домом в Верхнем Вест-Сайде. Я только что вернулся из Ирака, где провел 5 месяцев. Я приехал туда перед вводом американских войск и уехал в начале восстания. Было немного странно возвращаться из пустыни в мир лиственных деревьев, где мне больше не нужно было искать подходящий антураж. Швейцары посмотрели на меня с удивлением. Я понял, что они пытались вспомнить мое имя. Я прикатил чемодан через коридор на 14-м этаже и открыл дверь в «дом». Я почти не был здесь последние два года. Квартира была убогой, украшена как комната студенческого общежития, на полу кучей лежала нераспечатанная почта. Меня не было так долго, что я пропустил переход на DVD – у меня все еще стоял огромный кассетный видеомагнитофон. У меня еще были запланированы заграничные поездки, но пришло время сосредоточиться на домашних делах. Например, сделать репортажи о президентских кампаниях 2003 года или попробовать себя в роли ведущего.

Но, если серьезно, моя личная жизнь ничего собой не представляла. Пока я заигрывал с дамами за границей, мой и без того короткий список знакомых сократился почти до нуля. Мне было за 30, мои друзья уже обзавелись семьями. И вообще, люди моего возраста уже взрослели, оседали и воспитывали детей. Я же переживал пафосный разрыв короткого и пылкого романа с испанской журналисткой, которую я встретил в Ираке. Я настолько был поглощен работой, что стабильные отношения не входили в список моих важных дел.

Почти сразу после возвращения у меня появилась какая-то странная болезнь, симптомами похожая на грипп. Я постоянно чувствовал себя уставшим и болезненным, бесконечно мерз и с огромным трудом выбирался из постели. Я всегда был ипохондриком, но это была совсем другая история. Такое состояние продолжалось несколько месяцев. Я устраивал долгие медицинские консилиумы по телефону со своими родителями. Я тестировался на тропические болезни, боррелиоз, СПИД. Разговор шел даже о синдроме хронической усталости.

Когда все тесты дали отрицательный результат, я решил, что в моей квартире утечка газа и заплатил астрономическую сумму, чтобы это проверить. Несколько ночей я спал на полу в доме моей подруги Регины. Каждую ночь ее карликовый пинчер издевался надо мной: он притаскивал миску к моей голове и чавкал у меня над ухом. В конце концов оказалось, что никакой утечки нет. Я в шутку сказал Регине, что если мне скоро не поставят какой-нибудь диагноз, я должен буду признать себя сумасшедшим.

А потом я сдался и действительно пошел к психологу. За 5 минут он поставил мне диагноз: депрессия. Я сидел на диване в уютном кабинете в Верхнем Ист-Сайде и уверял добродушного психолога в свитере, что мне совершенно не грустно. Я говорил, что знаю вкус депрессии. В моей семье были такие истории, и я сам сталкивался с этим несколько раз. Самый сильный случай произошел со мной в возрасте 10 лет – я настолько испугался ядерной войны, что родителям пришлось вести меня к детскому психологу (и это в конечном итоге подтолкнуло меня к профессии военного корреспондента). Психолог в свитере объяснил мне, что вполне можно быть в депрессии и не знать об этом. «Когда ты отключаешь свои эмоции, – сказал он, – они проявляются через твое тело».

Это было довольно унизительно. Я всегда был уверен, что хорошо себя понимаю. А оказалось, мой разум, машина непрерывного движения, сравнения, развития, планирования и оценки работала без какой-то очень важной детали. Теория моего психолога заключалась в том, что я нуждался в адреналине горячих точек. Он прописал мне анти-депрессанты. К сожалению, я еще до этого начал самолечение.

* * *

Я окончил школу, колледж и дожил до 30 лет, ни разу не попробовав тяжелые наркотики, хотя большинство моих друзей делали это. Алкоголь и немного травки, но ничего больше. Мне никогда не хотелось – а если признаться честно, было страшновато. Пару раз марихуана вызывала у меня такие параноидальные мысли, что я чувствовал себя заключенным своего внутреннего Мордора. Три или четыре раза мне казалось, что я лежу связанный в падающем самолете. Тяжелые наркотики, думал я, нанесут еще больший вред.

Однако моя психосоматическая болезнь сделала меня слабым и безвольным. Однажды вечером я пошел на вечеринку с приятелем из офиса. На самом деле не так уж он мне и нравился, но никакой альтернативы не было. Мы зашли к нему, чтобы выпить перед встречей с его друзьями. Он заговорщицки посмотрел на меня и сказал: «Хочешь кокаина?» Он и раньше предлагал, и я каждый раз отказывался, но в этот раз я поддался. В каком-то порыве я наобум пересек запретную черту. Мне было 33 года.

Наркотик подействовал через 15 секунд. Сперва я почувствовал приятный электрический разряд, пробежавшийся по конечностям. Затем я заметил в носу мерзкое течение жидкости, которая пахла аммиаком. Это меня не слишком смутило, потому что в это же время триумфальными фанфарами зазвучала эйфорическая энергия. После нескольких месяцев усталости и истрепанности я снова почувствовал себя нормально. Даже лучше, чем нормально. Я был обновленным. Восстановленным. Из меня посыпались слова. Я сказал очень много всего в тот вечер, в том числе «Где же раньше был этот наркотик?»

Так началось то, что моя подруга Регина иронически называла «Яркие огни, большой город». Тем вечером я пошел на вечеринку с приятелем, который мне не очень нравился, и встретил там людей, которые были очень хороши. И все они употребляли кокаин.

Кока-колой невозможно утолить жажду. Она волной накатывает и уходит, и быстрее, чем ты успеваешь это понять, каждая клетка твоего организма хочет еще. Похоже на строчку из стихотворения Рильке – «быстрое приобретение, приближающаяся потеря». Я гонялся за этой химерой как новоиспеченный религиозный фанатик. Однажды поздним вечером я был на вечеринке со своим новым другом Саймоном – человеком, мягко говоря, опытным по части наркотиков. Он хотел идти спать, но я настаивал, чтобы мы продолжали. Он посмотрел на меня устало и сказал: «Ты прирожденный наркоман».