Вопрос смерти и жизни - Ирвин Д. Ялом

Мы прошли напряженный курс психотерапии, но я так и не смог полностью удовлетворить ее желание отцовской любви. Я старался изо всех сил, но что бы я ни делал, она часто бывала недовольна и критиковала мой подход. Я проводил видеоконсультации много лет и пришел к убеждению, что онлайн-терапия так же эффективна, как очные встречи, но работа с этой пациенткой вызвала у меня определенные сомнения. Спустя какое-то время я узнал, что она осталась недовольна и двумя предыдущими терапевтами, с которыми встречалась лично, причем гораздо дольше, чем со мной. Это принесло мне некоторое облегчение.

Ожидая ее приезда, я размышлял, как это будет. Я не замечу никаких отличий или, наоборот, буду потрясен разницей, увидев ее во плоти? Мы пожали друг другу руки, но наше рукопожатие длилось чуть дольше обычного. Как будто мы оба хотели убедиться в материальности своего визави.

Я сделал то, что обычно делаю на заключительном сеансе. Я просмотрел свои записи и приступил к описанию воспоминаний о наших первых встречах. Я проанализировал основные причины, по которым она обратилась ко мне, и попытался инициировать обсуждение процесса и результатов нашей совместной работы.

Пациентку мало интересовали мои слова. Ее мысли явно занимало что-то другое.

– Доктор Ялом, я тут подумала… мы подписали договор на годовой курс терапии с сеансами раз в неделю, но, по моим подсчетам, мы встречались сорок шесть раз, а не пятьдесят два. Я знаю, что уезжала на месяц в отпуск и вы тоже отсутствовали, но, несмотря на это, мне кажется, что вы должны мне еще шесть сеансов.

Меня это нисколько не смутило. Мы уже обсуждали этот вопрос, и я напомнил ей, что не раз упоминал дату окончания курса.

– В ваших словах я вижу подтверждение того, что наши беседы были важны для вас, и вы хотите, чтобы мы продолжили сотрудничество, – ответил я. – Я уже говорил вам, что восхищаюсь вашим мужеством и упорством, которые вы проявляли даже тогда, когда вам было тяжело. Вы просите о шести дополнительных сеансах; насколько я понимаю, этим вы хотите сказать, как в действительности много я для вас значу. Вы согласны с такой трактовкой?

– Да, вы много значите для меня, и вы знаете, как трудно мне это говорить. Я не хочу вас отпускать. Я знаю, что отныне мне придется довольствоваться вашим образом, который сохранился в моем мозгу. А еще я знаю, что этот образ будет постепенно исчезать. Ничто не вечно, все иллюзорно.

Несколько мгновений мы молчали.

– Все иллюзорно… – задумчиво повторил я. – Ваши слова напоминают мне о моих собственных переживаниях.

Я рассказал о том, как узнал о смерти своих пятерых друзей и как пришел к тому же заключению – что все иллюзорно.

Мы долго сидели в тишине, хотя наш сеанс уже закончился.

– Спасибо, Ирв, что поделились этой историей. Это настоящий подарок.

На прощание она сказала:

– Можно я вас обниму? Пусть это объятие запомнится мне на долгое время. Пусть оно будет неиллюзорным.

Июнь

Несколько лет назад Ирв и я задумались о возможности переезда в дом престарелых. Самый популярный дом престарелых среди жителей Стэнфорда (если, конечно, они могут себе это позволить) называется «Ви» и расположен всего в нескольких кварталах от Стэнфордского университета. Неподалеку есть два других учреждения: «Ченнинг-Хаус» в центре Пало-Альто и «Секвойи» в восхитительном тихом местечке за чертой города. Все три предоставляют питание и необходимые услуги, начиная помощью в повседневных делах и заканчивая уходом за онкологическими больными. Несколько раз мы обедали в «Ви» и «Секвойях» с нашими друзьями, которые там живут, и убедились, что в таком центре действительно есть свои преимущества. Но поскольку в то время у нас не было серьезных проблем со здоровьем, мы не стали связывать себя обязательствами.

Наша коллега, Элеонора Маккоби, первая женщина-психолог, которую нанял Стэнфордский университет, умерла в «Ви» в возрасте 101 года. Более двенадцати лет она вела еженедельные собрания, посвященные текущим проблемам центра, а в последние годы жизни написала замечательную автобиографию. Мы побывали на великолепно организованной панихиде в ее честь и были рады встрече с другими нашими друзьями, которые все еще живы и чувствуют себя хорошо.

Иногда мы спрашиваем себя: не совершаем ли мы ошибку, отказываясь от помощи? Конечно, круглосуточный уход – это прекрасно, особенно в том, что касается еды и готовки. Но покинуть дом с его зеленым садом и деревьями, в котором мы прожили сорок с лишним лет? Эта мысль отпугивает нас. Мы просто не хотим расставаться с домом и обстановкой, не говоря уже об отдельном офисе, где Ирв пишет и до сих пор консультирует больных.

К счастью, наше финансовое положение позволяет нам не только оставить дом, но и вносить все необходимые изменения. Когда стало ясно, что мне будет трудно подниматься по лестнице на второй этаж, где находится наша спальня, мы установили электрический подъемник. Теперь я езжу вверх и вниз, как принцесса в собственной карете.

Конечно, мы бы не смогли остаться в этом доме, если бы не наша домработница Глория, которая работает у нас уже более двадцати пяти лет. Глория заботится и о нас, и о доме. Она находит наши потерянные очки и сотовые телефоны. Она убирает за нами после обедов и ужинов, меняет постельное белье и поливает растения. Скольким людям в Америке посчастливилось найти кого-то вроде Глории? Очевидно, наша «удача» зависит от нашего материального благополучия, но дело не только в этом. Глория – исключительная. Работая на нас, она вырастила трех сыновей и внучку и даже пережила развод. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы сделать ее жизнь комфортной, включая, конечно, хорошую зарплату, социальное обеспечение и ежегодный оплачиваемый отпуск.

Да, мы знаем, что мало кто из американцев может позволить себе домработницу, как и хороший дом престарелых.

Проживание в таком центре, в зависимости от местоположения и услуг, теперь стоит несколько тысяч долларов в месяц. В статье, опубликованной в «Нью-Йоркере» 20 мая 2019 года, Адам Гопник утверждает, что дома престарелых выбирают менее десяти процентов пожилых людей: большинство предпочитают оставаться в своих домах, а у тех, кто хотел бы переехать, просто нет на это средств.

Мы тоже решили остаться дома, но скорее по эмоциональным, а не практическим соображениям. Мы строили этот дом десять лет, беспорядочно добавляя новые помещения, и в конечном итоге создали удобное, привлекательное пространство. Сколько дней рождения, книжных вечеринок, помолвок и свадеб мы отметили в этой гостиной, в этом дворике, на этой лужайке? Из окон нашей спальни на втором этаже мы видим птиц, которые вьют гнезда в ветвях нашего могучего дуба. В других комнатах наверху раньше жили наши дети; сейчас в них спят наши внуки и друзья, когда приезжают к нам с ночевкой. Кроме того, мы всегда приглашаем остановиться у нас знакомых из других городов, когда они оказываются в наших краях.

А еще есть вещи – мебель, книги, произведения искусства и сувениры. Как можно втиснуть все это в гораздо меньшее жизненное пространство? Хотя мы уже начали раздавать кое-какие вещи нашим детям, нам больно с ними расставаться: у каждого предмета есть своя история, которая напоминает об определенном событии или периоде в нашей жизни.