Третья палата от Солнца - Алина Владимировна Кононова

Эда сама начала называть меня Психеей, чтобы не было путаницы. Она тогда читала греческие мифы, и её больное сознание провело какие-то параллели между мной и одной из героинь. Психею сократили до Психе. А мне без разницы, пусть хоть Динозавром называют.

Ян снова медленно моргает.

– Я подумаю.

Отхожу от двери. Сестра сидит в углу, кусая призрачные ногти призрачными зубами. Даже у мёртвых есть вредные привычки.

В этом нет никакого смысла.

Мне приносят ужин и ложку. Снова только ложку. Птичник приходит лично посмотреть, как я ем, но больше обшаривает глазами палату. Когда я только приехала в клинику, было неудобно есть под чьим-то взглядом. Теперь привыкла. Я возвращаю Птичнику поднос, и он спрашивает:

– Где нож?

– Я его не брала.

В его взгляде я читаю «хватит врать» и «как же вы меня достали». Но всё равно не скажу.

Наконец Птичник уходит, оставив нас одних. Сестра садится у двери, я забираюсь в кровать. В душ меня, очевидно, сегодня не пустят. Из коридора раздаются отголоски истерического смеха Эды. Из-за стены ни звука – Ольга, должно быть, уже спит. И мне пора бы.

Птичник не сможет держать меня здесь вечно. Ему придётся открыть дверь, а там я своего шанса не упущу. Мне нужно будет всего-то прокрасться к Принцу, вытащить нож, и – несколько аккуратных движений. Всего два, если быть точной. Глубоко вдоль по венам на предплечьях. Чирк-чирк. Если разрезать достаточно чисто, меня просто не успеют спасти.

Нет, не спасти. Это не будет спасение, потому что я его не хочу. Меня просто не успеют вытащить назад, в этот мир.

Если разрезать достаточно чисто, у меня получится.

В голове всё начинает путаться, как всегда, когда засыпаешь. Кажется, я слышу чей-то крик, может, это Принц, может… И я вижу лица, много лиц. Ян, мои товарищи по несчастью, Хриза, и – моё лицо. Наше лицо. Она смотрит на меня недовольно. Вижу, как дрожат её пальцы, холодные, потому что она мёртвая. Но это не может почувствовать никто, кроме меня.

Мы – близнецы. У нас особенная связь.

Поэтому сейчас я отлично чувствую, как её руки сжимают моё горло.

Я резко открываю глаза, чтобы уже в реальности увидеть, как она нависает надо мной. Коленом она прижимает мою руку к кровати, мёртвыми ладонями пытается задушить, а её длинные волосы просто везде.

Я уже хриплю и задыхаюсь. Из-за гипса я даже не могу оттолкнуть её второй рукой. Дёргаюсь, стараюсь вывернуться, но она только сжимает сильнее и шипит.

– Хотела умереть? Получи, тварь!

Пытаюсь втянуть воздух и пнуть её. Кто бы подумал, что она такая сильная.

И, да, сделаем паузу, чтобы кое-что объяснить. Я хочу умереть, но не так. Умереть – это мой выбор и моё дело. То есть, я хочу умереть, но не быть убитой. И я точно не хочу, чтобы моя мёртвая сестра придушила меня!

Пытаюсь освободить здоровую руку, но она только сильнее прижимает её коленом. Изобретательная тварь. Вот уж не думала, что она… Она…

Я слышу перезвон металла и на миг думаю, что недостаток кислорода всё же вызывает галлюцинации. Но потом в комнату влетает Птичник со связкой ключей в руках. Я сразу понимаю, что это он, хотя и вижу всё смазано. Сестра поворачивается к нему, слегка ослабив хватку, и этого хватает, чтобы втянуть немного воздуха. С вдохом я возобновляю силы, могу сесть, отталкивая её. Я кашляю, тяжело дышу, но всё равно борюсь со своим призраком.

Ян уже у кровати, он смотрит на неё, и на несколько секунд мне кажется, что он тоже её видит. Но потом он кричит:

– Успокоительное!

И всё заканчивается.

Укол в плечо, тёплые руки санитаров, белое лицо сестры, забившейся в угол. В горле першит, и я прошу воды.

Кажется, Птичник поит меня из одной из своих чашек, но этого я уже не помню.

4

Очередной день в психбольнице начинается намного хуже предыдущего. Раньше у меня просто не работала одна рука, и я была полна надежд умереть, а сейчас всё совсем по-другому.

Я снова в Клетке, только на этот раз меня, как Принца, привязывают к кровати. Рука под гипсом ноет, в горле саднит, и вместо того, чтобы говорить, я хриплю. Каждое слово, каждая таблетка, которую мне назначает Хриза, каждый глоток воды вызывают боль. Хорошо ещё, что со мной сидит не слишком разговорчивый Птичник. Но даже его взгляд сложно выдержать. Особенно когда он ставит капельницы или кормит супом с ложечки – мне не рекомендуют твёрдую пищу. Взгляд можно истолковать как «за что мне такие проблемы», и «как же вы все мне надоели», и ещё «не понимаю, что происходит».

В последнем он сам мне признаётся, говоря:

– Никак не могу понять.

– Что? – хриплю я.

– Одна рука у тебя в гипсе. До шеи ты не дотянешься, но на ней следы двух ладоней. Откуда?

Вопросительно смотрю на него. Он выходит из Клетки и возвращается с зеркалом, в котором я могу рассмотреть свою шею. Действительно – красно-синие отпечатки двух ладоней. Роскошные синяки.

– Я слышал про подобные случаи, но не видел, – признаётся Птичник.

Я только тяжело вздыхаю и осматриваю углы комнаты. Сестры нигде нет.

Может, она больше и не появится?

Может, она исчезла насовсем?

Птичник, правда, не сидит со мной постоянно. Он регулярно уходит проверить отделение, или выходит за новым раствором для моей капельницы, или отдаёт какие-то ценные указания на кухню. Но я не всегда замечаю его отсутствие. Это капельницы, или таблетки, или недостаток кислорода, или всё вместе. Я постоянно сплю, а если не сплю, не могу найти хоть одну мысль в голове. Я тону в подушке, теряюсь в трещинах на потолке. Мрачный взгляд Птичника или иголка в вене возвращают меня в реальность, если это и есть реальность, если я не сплю во сне.

И в этом сне меня постоянно кто-то навещает.

Первой, к сожалению, приходит Хриза. Спотыкается сначала о порог, цепляется халатом за торчащий гвоздь на стуле Птичника, роняет блокнот. Я ожидаю рассказа о новых схемах лечения, но она запланировала допрос.

– Ты не хочешь рассказать о том, что случилось?

Нет, совсем не хочу. И выражаю это тем, что отворачиваюсь к стене, натягивая ремни.

– Меня очень интересует, что конкретно ты видела. Если я буду знать, то смогу помочь тебе.

В этом я сомневаюсь. Какой бы продвинутой не была медицина, какие бы