Неукрощенная - Элизабет Лоуэлл

Выпрямившись и вскинув голову, Мэг произнесла холодно:

– Вы слишком высокого мнения о себе, лорд.

Оскорбленная гордость, явно слышавшаяся в ее голосе, изумила Доминика. Чтобы так говорила простая крестьянка?

– Откуда такой гнев? – спросил он.

– По-моему, вы собираетесь жениться завтра утром!

– Ах, это.

Доминик повернулся, чтобы посадить сокола обратно на шест.

– Женитьба нужна для того, чтобы получить земли и наследников, – проговорил он.

Неожиданно Доминик обернулся и притянул Мэг к себе, желая проверить, как она будет реагировать на решительный натиск. Когда он склонил голову, словно пытаясь поцеловать ее, то почувствовал молчаливый протест во всем ее теле. Ее глаза гневно блеснули. Она была горда и непокорна, как сокол. И, как с охотничьей птицей, с ней нужно было обращаться нежно, не применяя силу, чтобы сломить ее упорство.

«Господи! Почему девушка, которую я сейчас прижимаю к своим чреслам, не желает меня так же сильно, как я ее? Но она не желает. Еще нет».

Ему не хотелось тратить время, чтобы заполучить к себе в постель простую девку, но иначе с ней нельзя. Доминик взял Мэг за подбородок и запрокинул ее непокорную голову.

– Соколенок, – сказал Доминик, – ты мне нравишься, и женитьба ничего не сможет поделать с этим.

Нежность, с которой Доминик коснулся языком ее губ, была для Мэг совершенно неожиданной. Она оставалась неподвижной, и странное ощущение, хрупкое и волшебное, как сбывшийся сон, пронзило ее тело.

«Как такой жестокий человек может быть столь мягок со мной»? – недоуменно спрашивала себя Мэг.

Спрятанная в ее душе так же глубоко, как боль в душе Доминика, надежда древнего рода Глендруидов поднимала свою измученную голову. Может быть, теперь, через тысячу лет, ожидание наконец закончится…

Затем Мэг заметила холод в глазах Доминика и вспомнила, что он сказал о соколе: если бы нужно было ударить птицу, он ударил бы ее.

«Он просто использует нежность, чтобы приручить меня, как приручал сокола. Но я не сокол – меня обмануть труднее»!

Она вырвалась из объятий Доминика так поспешно, что испуганная птица расправила крылья и резко закричала.

– Не шевелись, – произнес Доминик, – ты пугаешь моего сокола.

За внешней мягкостью в его голосе послышался ледяной приказ, послышался так же отчетливо, как звон колокольцев на путах.

– Успокой его.

– Успокойте его сами, – проговорила Мэг резко. – Он ваш пленник. Но я не пленница.

Стоя у дверей ванной комнаты на четвертом этаже башни, Саймон осторожно наблюдал за старшим братом. Доминик пребывал в растерянности после того, как сходил этим утром к птичьим клеткам. Обнаружив, что его будущая жена не собирается встречаться с ним до свадебной церемонии, он впал в еще большее уныние.

– Женская ванная, – с отвращением выговорил Доминик. Откинув назад полы плаща и уперев руки в бока, он разглядывал пустую облицованную камнем комнату. Сильная струя воды текла по желобу и выливалась прямо в ров за крепостной стеной. Не было ни настенных драпировок, ни деревянных ширм, которые хоть немного защищали бы от сквозняков. Сама ванна по размерам больше годилась для женщины, чем для мужчины.

Но по крайней мере вода была горячая. В холодной комнате от нее шел пар.

– Почему, во имя всех святых, мужчина должен мыться в той же ванне, что и женщина? – спросил Доминик.

– Джон никогда не жил нигде, кроме Кемберленда, – сказал Саймон спокойно. – У него не было возможности познакомиться с обычаями сарацин – и позаимствовать их. Наверное, он считает, что мытье унижает его мужское достоинство.

– Видит Бог, его мужского достоинства хватило только на то, чтобы при живой жене наплодить внебрачных ублюдков по всей округе.

Саймон благоразумно промолчал.

– Стены вокруг замка большей частью не каменные, а деревянные, – сердито ворчал Доминик, – оружие ржавеет в чулане, поля едва вспаханы, бочки для воды все дырявые, как сито, луга выедены до основания, в рыбных прудах больше тины, чем воды, голубятни разрушены. Здесь не разводят даже кроликов, чтобы было что подать к столу зимой!..

– Зато здесь прекрасные сады, – напомнил Саймон.

Доминик хмыкнул.

– И клетки для птиц содержатся в порядке, – продолжал его брат.

Упоминание о клетках было ошибкой. Доминик изменился в лице.

– Господь наказывает ленивого лорда, – проворчал он. – Обладать такими возможностями и так плохо их использовать!

Саймон взглянул на оруженосца Доминика, который с несчастным видом стоял поодаль. Саймон понимал мальчика. Немногим довелось видеть Доминика в гневе. И никто не был от этого в восторге.

– Все готово для лорда? – поинтересовался Саймон.

Оруженосец поспешно кивнул.

– Тогда позаботься об ужине. Наверное, эль. Несколько кружек, конечно. Холодное мясо. Сыр. И готов ли уже пудинг на десерт?

– Не знаю, сэр.

– Выясни.

– И пока будешь заниматься всем этим, – вмешался Доминик, – найди, где прячется моя невеста!

Мальчик так спешил скорее покинуть комнату, что забыл задернуть за собой драпировку.

– В битве с турками он и то меньше боялся, – сказал Саймон, задернув драпировку, защищавшую от мощного сквозняка из дверного проема. – Ты совсем запугал ребенка.

Звук, который издал Доминик, был скорее похож на рычание, чем на человеческую речь.

– Твой сокол болен? – спросил Саймон.

– Нет.

– За клетками плохо следят?

– Нет.

– Позвать служанку, чтобы помогла тебе мыться?

– Нет, черт побери! – заорал Доминик. – Я не хочу, чтобы девки с кислыми лицами хныкали от испуга вокруг меня.

– Тогда, может быть, ты хочешь попрактиковаться с мечом и щитом? – мягко предложил Саймон. – Я почту за честь.

Доминик обернулся и смерил Саймона взглядом.

На какое-то мгновение показалось, что они действительно сейчас скрестят мечи.

Внезапно Доминик резко выдохнул:

– Ты раздражен, Саймон.

– Я только следую твоему примеру.

– А я вижу. – Сквозь бороду было заметно, что уголки рта Доминика слегка приподнялись в ухмылке. – Ты поможешь мне помыться, брат? Я не хочу, чтобы кто-то чужой стоял за моей спиной.

– Я именно это и хотел предложить. Мне совсем не нравится, что твоя невеста избегает тебя, а твой тесть «слишком болен», чтобы встретить тебя подобающим образом.

– Да, – мрачно согласился Доминик. Он отстегнул большую скандинавскую пряжку, скреплявшую концы его плаща, и сбросил отороченную мехом одежду на низкий столик у двери.