Мадам Гали – 4. Операция «Сусанин» - Юрий Барышев

Так что всю дорогу молчал Сережа, не лез с разговорами, понимал важность момента.

Город засыпал. Машина стремительно неслась по опустевшим улицам Москвы. Сидящий на заднем сидении этой машины человек размышлял, поминутно доставая спичечный коробок, чтобы снова и снова разжигать все время гаснущую трубку.

Ни Гали в Париже, ни Моше в Тель-Авиве, ни профессор Коган в Дубне, ни Анатолий Иванович в Москве еще не знали, что в голове Нифантия Ивановича Кострова нити их судеб уже переплетались и завязывались в узел.

«Волга», притормозив на повороте, выехала на улицу Профсоюзная как раз в тот момент, когда полковник Костров мысленно заключил:

— А как же назвать будущую оперативную игру? Не будем мудрить, назовем ее операция «Сусанин».

Название пришло как бы само собой. Пусть «Сусанин» поводит израильтян по бесконечным лабиринтам, не имеющим выхода к цели.

Когда человека начинают томить скверные предчувствия, он — человек обычно поступает в соответствии со своими привычками и наклонностями. Кто-то без видимых причин становится мрачен и раздражителен, буквально бросается на окружающих, начинает отравлять жизнь родственникам и коллегам. Кто-то угрюмо достает из домашнего тайника припрятанный именно для таких случаев шкалик. Ну, дело, конечно, одним шкаликом не ограничивается, идет человек в магазин, и уже через час — другой он вполне готов одним своим видом отравить жизнь и самым близким родственникам и самым любимым коллегам. В общем, много еще вариантов.

Ученый-физик, профессор Яков Соломонович Коган по натуре своей был человеком осторожным, если не сказать — трусоватым. Поэтому скверные предчувствия посещали его очень часто. Однако, будучи человеком хитрым и опытным, он не рисковал лишний раз ссориться с семьей или товарищами по работе. Да и здоровьем Яков Соломонович в свои пятьдесят девять лет похвастать уже не мог, поэтому традиционным славянским порокам, вроде невоздержанности в питие, подвержен не был.

Яков Соломонович предпочитал другое, вернейшее, по его мнению, средство от депрессии: моцион.

Как раз в ту самую осеннюю ночь, когда полковник Костров возвращался по опустевшим московским улицам домой, обдумывая по пути детали будущей секретной операции, профессора Когана в его дубнинской квартире томила бессонница.

На следующее утро встал Яков Соломонович очень рано, не выспавшийся и с больной головой. Потоптавшись возле постели, взглянул на мирно дремлющую супругу, вздохнул и, крадучись, выбрался в прихожую.

Он чувствовал себя, как нашкодивший первоклассник, которому очень не хочется идти сегодня в школу. Однако, супруги своей Коган боялся иногда сильнее, чем любой мальчишка боится рассерженной матери. Поэтому, сразу отвергнув вариант «что-то мне сегодня нехорошо, пожалуй, надо позвонить на работу, предупредить, что приболел», Яков Соломонович быстро оделся и выскользнул из квартиры.

А уж на работу, в институт, позвонил из телефонной будки.

Потом, облегченно вздохнув, купил в только-только открывшемся продуктовом магазине пачку «Севера» и отправился к автобусной остановке. Покупка папирос тоже говорила о том, что Яков Соломонович взволнован. Обычно, сберегая начавшее пошаливать сердце, профессор курения себе не позволял. Но… Коган знал, что для сегодняшних одиноких размышлений папироска-другая ему непременно понадобятся.

* * *

Каким бы автобусным маршрутом вы не захотели воспользоваться в городе Дубна (а маршрутов этих, между прочим, больше десятка, и это в городке, который, при желании, можно за день пешком обойти!), можете быть уверены: автобус наверняка в конце концов привезет вас с правого берега Волги на левый, или — соответственно — с левого на правый. Великая русская река, — кстати здесь, в верхнем своем течении ее ширина метров триста, не больше, — делит город строго пополам. Попасть же из одной половины в другую можно только по дамбе, по обе стороны которой открываются потрясающие виды. Тут — шумит знаменитая Дубнинская ГЭС, и Волга убегает к горизонту в новом своем, проложенном людьми русле. Там — расстилается огромное водохранилище, Московское море. На человека, родившегося и выросшего где-нибудь в средней полосе России, вид водохранилища производит неизгладимое впечатление. И только уроженец настоящего портового города, вроде Ленинграда или Владивостока, может презрительно хмыкнуть: «И это называется море?» Ну, может быть, еще высокомерно скривит губы приехавший с Байкала или из Карелии, видал он в своей жизни настоящие гигантские озера, не искусственные. Но большинство впервые посетивших Дубну людей восхищенно вскрикивает.

Но в те дни, когда Яков Соломонович стремился остаться один, чтобы побороть неожиданное беспокойство, он привычно садился в автобус вовсе не за тем, чтобы полюбоваться видами с дамбы. То есть — не только за этим. Была другая, более прозаическая и основная причина. Уютно устроившись на заднем сидении автобуса, Коган припомнил случайно услышанный несколько месяцев назад чужой разговор и усмехнулся.

Тогда, возвращаясь поздно вечером на электричке из Москвы, он не доехал до станции «Дубна», а вышел на предыдущей, на «Большой Волге». Объяснялось это просто: нужно было побывать на Левом берегу, зайти к знакомому инженеру-ракетчику, тот не раз с укором говорил по телефону: «Живем в одном городе, а как на разных планетах. Навестил бы хоть раз».

Так вот, вместе с Яковом Соломоновичем и толпой других, вернувшихся из Москвы, людей, в автобус, подошедший к станции, влезли двое подвыпивших молодых парней. Один по-хозяйски объяснял, что, слава богу, почти добрались, через двадцать минут дома будем. Другой блаженно хлопал глазами и вдруг проговорил шепотом, слышным на весь салон:

— Слушай, раз мы в Дубне, значит вот все эти люди — физики?!

— Не, это токари, — авторитетно ответил ему товарищ. — На, выпей еще и помолчи.

Пассажиры автобуса, а вместе с ними и профессор Коган, покатились тогда от хохота.

И было отчего. Нетрезвые юнцы в двух словах сформулировали, если можно так пышно выразиться, геополитическую ситуацию в городе Дубна.

Действительно, чуть не весь мир знает крошечную Дубну как город физиков, где расположен знаменитый ОИЯИ, Объединенный Институт Ядерных Исследований. Все верно. Но институт расположен на правом берегу Волги. Там же, на правом берегу, живут многочисленные ученые, на улицу выйдешь — каждый второй встречный — кандидат или доктор наук.

А на левом берегу расположен гораздо менее знаменитый, в том числе и по причине особой секретности, ракетный завод. А возле него — своего рода рабочая слобода, действительно населенная, в основном, токарями, фрезеровщиками, подсобными рабочими.

Даже внешне две части одного города очень сильно отличаются друг от друга: справа — комфортабельные, построенные по самым современным проектам высотки. Слева — возведенные еще пленными немцами после войны двух- и трехэтажные дома.

Жителям правого берега, как правило, нечего делать на левом, иные из них умудряются по пятнадцать-двадцать лет прожить в Дубне и не полюбопытствовать, как живут их ближайшие соседи. Работники ракетного завода бывают на противоположном берегу чаще: там как-никак культурный центр, кафе, рестораны, а главное — городская администрация, без помощи которой, как известно, русский человек ну никак прожить не может, вечно какие-то проблемы с коммунальным хозяйством. Но вообще-то, и левобережным дубнинцам в знаменитом ОИЯИ делать особенно нечего, да и не пускают туда посторонних. На тот берег ракетчики переезжают, в основном, только для того, чтобы сесть в электричку и отправиться по делам в Москву или, скажем, Дмитров. Но для этого вовсе не обязательно добираться до центра города, есть же та самая промежуточная станция «Большая Волга»…