Ворошилов - Николай Тимофеевич Великанов

урока. Ученики быстро раскусили эту его слабость, перестали вникать в суть занятий, вели себя шумно. Семён Виссарионович обратил на это внимание, когда было уже слишком поздно.

Ворошилов вспоминает, как учитель «закручивал гайки»: «Семён Виссарионович составил список ежедневных дежурных. За порядок в классе должны были отвечать все по очереди. Фамилии проштрафившихся записывались на доске. Таких иногда набиралось до десятка. Для них учитель установил весьма своеобразное наказание. Он выстраивал их в круг, заставлял развести в стороны руки и брать за уши своих соседей — справа и слева, причём не рядом стоящего, а через одного. Получалось, что ребята стояли как бы в обнимку, держа друг друга за уши. Затем по команде “раз, два, три” провинившиеся должны были совершать друг над другом взаимную экзекуцию. И хотя попавшие в беду заранее договаривались не сильно драть уши, всё же кто-нибудь вольно или невольно нарушал уговор, и тогда начиналась поистине дикая сцена. Кто-то хотел отплатить обидчику, но дёргал за ухо совсем другого, тот — третьего, и так без конца. Дело доходило до слёз. А у тех, кто не стоял в кругу, это вызывало смех и грубые шутки»[15].

Семён Виссарионович изменился, из интеллигентного тихого человека он превращался в деспота-устрашителя, стал применять к нарушителям дисциплины физическое воздействие: ставил их на колени, бил линейкой по рукам. Однако добиться порядка не удавалось, его авторитет и уважение учеников падали. Он видел это и тяжело переживал свои педагогические неудачи. Семён Виссарионович с трудом довёл класс до окончания учебного года и, взяв расчёт, уехал из села, навсегда оставив Васильевскую школу.

Климент Ефремович Ворошилов по истечении лет признает, что зёрна грамоты, брошенные Семёном Виссарионовичем в души сельских ребят, как ни удивительно, всё-таки проросли. За зиму Клим и его одноклассники научились писать, считать, пусть пока и не шибко, и освоили чтение по слогам.

Каникулы. Лето. Отдыхом от учёбы для Клима стала работа в поле. Он, как прежде, пахал, косил, участвовал в уборке урожая. Обычное, привычное для него дело. Оно не тяготило, наоборот, было в радость.

В сентябре Клим пошёл во второй класс. В 1894 году школу возглавил новый учитель — Семён Мартынович Рыжков. Он имел большую семью: жена, две дочери, сын; с ними ещё жила сестра жены. Человек он был спокойный, волевой, в то же время довольно энергичный.

В «Рассказах о жизни» К. Е. Ворошилов подробно, обстоятельно описывает период обучения в Васильевской школе, возглавляемой Рыжковым. Большое место он отводит образу Семёна Мартыновича, который раньше никогда не проявлял склонности к учительской профессии и, естественно, не готовился стать педагогом. Рыжков мечтал о море, дальних странствиях и потому поступил в морское училище. Но после его окончания в первом же большом плавании понял, что ему не суждено быть моряком: он тяжело переносил морскую качку. Морская болезнь сильно изнуряла, пришлось бросить службу и пойти на учительские курсы. Работая в школе, вскоре ощутил, что именно здесь его призвание. Семён Мартынович навсегда полюбил профессию педагога.

В Васильевской школе в полной мере проявилась педагогическая незаурядность Рыжкова. Новый учитель обладал как обширными знаниями, так и исключительным воспитательским талантом. Он поразительно точно выявлял привычки и наклонности каждого ученика и умело выстраивал индивидуальный подход. Как-то сами собой прекратились шалости; школьники безропотно слушались Семёна Мартыновича, внимая каждому его слову.

При Рыжкове школа преобразилась: стала чище, светлее, и дети, хоть и в бедняцкой одежде, выглядели теперь более опрятными, подтянутыми. Тетради, книги уже были не такими потрёпанными, ученики относились к ним бережно. Ворошилов писал, что он был изумлён тем, как Рыжкову удалось добиться этого. Школяры боготворили учителя, крепко привязались к нему. Раньше, бывало, они с нетерпением ожидали звонка, чтобы стремглав бежать из школы, а тут стали задерживаться в классе по своей воле и просили Семёна Мартыновича рассказать, почитать им что-нибудь ещё. У него всегда находилось что-нибудь интересное, он искусно и одновременно доходчиво раскрывал глаза ребятам на окружавший мир, учил видеть в людях хорошие стороны, любить природу.

Из-за занятости Рыжков иногда поручал двум-трём лучшим ученикам по очереди читать вслух подобранные им книги. Это были обычно либо рассказы и повести Гоголя, Тургенева, Льва Толстого, либо стихи Пушкина, Лермонтова или басни Крылова. Чаще других читал книги Клим.

Нынче нам трудно представить, чтобы второклассник в течение длительного времени бегло и громко читал соученикам художественное произведение, например «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя или «Кавказского пленника» Толстого. Возможно ли такое?! Оказывается, да. Вот так добротно учили детей грамоте в конце XIX века в России и Украине в земских школах захолустных сёл и деревень.

Ворошилов на закате своих лет будет благодарить судьбу за то, что ему выпало счастье учиться в Васильевской школе. Здесь у него зародилась любовь к чтению, которую он пронесёт через всю жизнь. В отрочестве, юности и в зрелом возрасте он много читал, и каждую свободную минуту посвящал любимому занятию, что окупалось сторицей, обогащало его...

Когда Семён Мартынович выбирал чтеца, класс дружно кричал:

— Клима! Пусть Клим читает!

Климу было лестно доверие товарищей, и он старался читать, что называется, с толком, с чувством, с расстановкой, подражая Рыжкову. Он нередко брал недочитанную книгу домой и там, в углу, ещё засветло или при керосиновой лампе, с упоением зачитывался той или иной удивительной историей, пока мать не говорила:

— Кончай, хватит, нечего керосин жечь.

Учёба давалась Климу легко. Во втором полугодии он стал единственным круглым отличником в школе. К нему за советами, с просьбами объяснить непонятное обращались многие одноклассники. «Заметив это, Семён Мартынович стал поручать мне не только чтение, но и, если ему надо было куда-нибудь отлучиться, проведение отдельных несложных занятий, — вспоминал позже Климент Ефремович. — Это заставляло меня старательно выполнять домашние задания, твёрдо заучивать грамматические правила, читать дополнительный материал, который я брал в семье учителя. Так возникло у меня чувство ответственности и начали вырабатываться некоторые организаторские навыки»[16].

Всё хорошее, что сформируется в Ворошилове, все лучшие человеческие качества, которые в будущем в нём проявятся, — это всё было заложено в годы его горемычного детства и учёбы в школе.

Между Рыжковым и Климом Ворошиловым постепенно, несмотря на то что ученик почти втрое был моложе учителя, сложились дружеские отношения.

Климент Ефремович вспоминал: разница в возрасте не помешала их сближению. Он постепенно стал своим в семье Рыжковых. Семён Мартынович давал Ворошилову свои личные книги, которые тот по прочтении относил к нему домой. Завязывались