Мурло - Владислав Несветаев

На тёмном потолке теплела оранжевая полоска света от лампы. Засмотревшись, Степан Фёдорович медленно повёл по ней взглядом, перевернулся на живот и довёл полосу до входа в комнату Катерины. Едва он это сделал и вгляделся в дверной проём, силуэт Гены, увеличиваясь, пересёк столб света из этой комнаты.

Гена вошёл комнату и, держа в руках подушку с одеялом, сказал Домрачёву: — Нинка храпит как танк. Я у тебя тут посплю? — Конечно, — обрадовался Домрачёв, переворачиваясь на спину. Он даже не подумал о том, что сам храпит. — Вдвоём веселее будет, — добавил он. — Веселее-веселее, — шёпотом пробубнил Гена, с тяжёлыми вздохами ложась на койку, придвинутую к окну. — Всё читает, — гордо сказал он, повернувшись набок и взглянув на полосу света. — Молодец дочурка у вас, — похвалил Степан Фёдорович. — Да, — протянул отец, — она у нас умница. Ладно, Степан, будем спать. Завтра рыбалить ещё. — Да-да. Давненько не рыбалил. — Ага, — зевая, протянул Гена и ритмично задышал носом. — Ну, давай, спи.

Домрачёв перевёл взгляд на потолок и опять замечтался. Он вслушивался во вздохи хозяина. Дыхание Гены покрывало тело Степана Фёдоровича мурашками. Он пытался ещё несколько раз заговорить с хозяином, но тот в первый раз ответил односложно, а в последующие и вовсе не отвечал. В итоге Домрачёв унялся, повернулся на бок и с улыбкой на губах уснул.

Катя сидела за письменным столом, держа в руках сборник рассказов Эрнеста Хемингуэя. Она была твёрдо убеждена, что он — сугубо мужской писатель. Ей не нравилась грубость его языка. Проводя уже третий вечер подряд за его сборником, наслаждения не получала, а, напротив, пересиливала себя и сама себе говорила, что во всяком деле нужно знать не всё, но многое.

Скрипучий стул твёрдостью и прямоугольностью выводил её из себя. Она пыталась читать, лёжа на кровати, но свет настольной лампы доходил слабо, а вытягивать провода из-за плотно прижатого к стене стола, чтобы переставить лампу поближе, не хотелось.

Катя часто отвлекалась на спокойный зимний пейзаж за окном. Она засматривалась на медленно падавшие в ореоле синего фонаря хлопья снега. Воздух был плотным. Девушка думала о рыбе-мече, которую жестокий старик никак не мог отпустить со своего крюка.

Вообще говоря, последние три вечера Катя проводила не так, как привыкла в последнее время. Уже несколько месяцев кряду она коротала вечера в семье Егора, её бывшего одноклассника. Теперь же они не виделись оттого, что он уехал в город на заработки. Егор обещал вернуться следующим днём, и Катя искренне его ждала. Не сказать, чтобы она была влюблена в него или любила его. Нет, она просто привыкла к нему, и он не был ей противен. Человек он был мягкий, добрый, неконфликтный. «Не мужчина, а облако в штанах». Катерина на Егора благотворно влияла: он боготворил её, преклонялся перед ней и от своих чувств сам становился лучше. Она заставила его начать читать, чтобы им было что обсуждать; всякий раз, когда он неправильно произносил слово, она одёргивала и поправляла его; первое время бывало, что он при ней позволял себе отрыжку, — она и тут вышколила его, отучила от этой привычки. Егору нравилась Катина забота, он умилялся ею, этой заботой, но всерьёз её никогда не воспринимал. Он и представить себе не мог, что Катя держалась не за него, а за образ, который она пыталась из него вылепить. Он слепо любил её, а она его не любила и полюбить бы не смогла: природа не так устроена.

Его родителям она нравилась. Вечерами они все вместе сидели за чаем и разговаривали. Им нравилось, что Катя, в отличие от Егора, ими не пренебрегает, искренне ими интересуется, много говорит, спрашивает, рассуждает. Сын же нетерпеливо крутился на стуле, качался, пытался перебивать девушку и родителей, слишком глубоко погружавшихся в рассуждения. «Нам ехать ещё», — оправдательно говорил он, и родители начинали виновато лепетать, вставать с мест и жаловаться на начинавшуюся старость. Катя извинялась перед ними за Егора и всячески опротестовывала слова о том, что они стары, надоедливы и не дают покоя молодежи. В итоге соглашались, допивали чай, после чего Катя и Егор уезжали: когда на дискотеку, когда в город, когда в кафе, когда в какое-нибудь просто красивое место.

В машине Катя ругала Егора за его отношение к родителям, а ему всё это казалось игрой, затеваемой ею для того, чтобы он чувствовал себя виноватым и извинялся. Он, исполняя свою роль извиняющегося, набрасывался на неё с жаркими поцелуями, и она замолкала. Счастливая, она более не поднимала эту тему и говорила лишь о нём и себе.

Так проходила Катина жизнь. Думать о своём в последнее время она попросту не успевала. Егор, казалось, насытил её жизнь досугом, но в Кате постепенно пробуждалась жажда большего, и она всё чаще становилась чем-то недовольною.

Когда Егор только начинал ухаживать за Катей, она думала, что их общение станет для неё временным спасением от уныния, ведь у неё были большие планы на себя: она хотела начать подрабатывать, чтобы накопить деньги на учёбу в Москве, она хотела быть готовой к учёбе и наперёд знать всё, чему её будут учить, ведь Катя в этом году могла бы поступить на платное отделение в Литературный институт имени Горького на кафедру зарубежной литературы, однако денег у семьи не было. Но общение с Егором стало отнимать много сил: он не давал ей прохода, давил на неё своей любовью, старался постоянно быть рядом, боясь того, что она заскучает и что ей будет грустно. Однако Кате становилось грустно как раз от того, что он был постоянно рядом: она уставала от него и начинала чувствовать, что её мечта отступает под его натиском. Потому когда Егор собирался уезжать в город на заработки, он сильно об этом переживал, а Катя, напротив, предвкушала три дня свободы и не могла дождаться, когда они с Егором наконец попрощаются.

Он уже подвозил её к дому, когда у них случился неприятный разговор. Катя чувствовала, что тему, которую Егор поднял, можно муссировать очень долго, и потому, увидев огни из окон своего дома, она грубо пресекла его начинавшееся рассуждение:

— Суицид — это когда страх жизни пересиливает страх смерти, вот и всё. Нечего тут больше добавить.

— Ладно, — Егор почувствовал её недовольство и заволновался, — дурацкую мы какую-то тему завели.

— Это ты её завёл, вообще-то, — сухо констатировала она.

— Ну, я — не я, неважно. Главное то, что неча об этом говорить, — Егор умышленно сказал «неча» вместо «нечего», надеясь на то, что Катя отреагирует на это, но она ничего не сказала, прислонившись лбом к окну. — Что-то случилось? — взволнованно заговорил он, останавливая машину у забора Катиного дома.

— Да нет, всё хорошо. Дурно себя чувствую просто, — сказала она.

— Я же ненадолго, — извинительным тоном сказал Егор, кладя руку ей на колено.

Катя повернулась к нему и улыбнулась. В свою улыбку она невольно вложила пренебрежение к нему и его способностям к анализу поведения человека, но Егор этого не прочёл и кинулся на неё с жаркими поцелуями. Когда Егор только начал «разгоняться», Катя, поджав губы, отвернулась, с усилием отняла от себя его руку и сказала:

— Родители смотрят — пойду.