Чосер и чертог славы - Филип Гуден

На поклонение к гробнице святого мученика Фомы в кафедральном соборе решили не ходить. Время поджимало. Чосер поклялся, что непременно сходит туда на обратном пути. Однажды он уже бывал у раки святого перед своим первым путешествием во Францию — в девятнадцать лет. Тогда им предстоял военный поход. Монах, показывавший надгробие группе пилигримов, главным образом отбывающим в поход солдатам, сначала подвел их к алтарю и с гордостью указал на следы крови мученика, которая все еще была видна на каменных плитах. Кровь показалась Чосеру свежей, трудно было поверить, что ей двести лет. Ему пришло в голову, что она, быть может, в самом деле свежая, что ее могли время от времени подновлять так же, как торговцы с лотков из переулка Мерсери-Лэйн у храма чудесным образом подновляли мощи и реликвии всякий раз, как начинали падать доходы.

Сама рака, торжественная и выразительная, была покрыта драгоценностями, как днище корабля — ракушками. Десять лет назад Джеффри совершил пожертвование и потом на коленях молил святого о возвращении из Франции живым и здоровым. Ему страстно хотелось поучаствовать в сражении, однако горячей головой, как некоторые его товарищи, он не был и не собирался кидаться в драку не раздумывая. Его долго потом мучили мысли, что в сражениях льется настоящая кровь, а не та, что подновляется на полу кистью и краской. Через какое-то время ему разрешили вернуться домой. Ах, если бы все выходило по нашему желанию… Святой Фома исправно выполнил свою часть сделки. Вот только возвращение домой оказалось отсрочено: Джеффри попал в плен. В конце концов, однако, его выкупили за довольно скромную сумму — шестнадцать фунтов.[12] Теперь он обошелся бы дороже.

— Что?

Алан Одли только что его о чем-то спросил.

— То дело по поводу вина, которое оказалось испанским, а не французским, вы с нашим господином Сэмпсоном уладили по справедливости?

— Убавил ли я плату, ты хочешь сказать?

— Да.

— Нет, я дал ему сверху.

— Я вас не понимаю, господин Чосер. Он заслужил, чтобы ему напомнили.

— Некоторые события прошлой ночи он мог бы использовать, чтобы доставить нам неприятности. Он этого не сделал.

— Из того, что я слышал, мне показалось, что это вы собирались устроить ему неприятности.

Вот, значит, как. Алан подслушивал, когда они беседовали с толстяком в коридоре.

— Я больше думал о том, как вытащить тебя из этой передряги.

— Нас всех обвели вокруг пальца, — весело заключил Нед. — Каждому обманом подсунули не то, на что он рассчитывал: испанское вино вместо бордоского, жену вместо дочери. Признайся, Алан, друг мой, ее поцелуи тоже были кисловаты на вкус? У моей-то нет.

Алан Одли развернул коня в сторону Неда Кэтона, но потом передумал, поняв, как смешно все выглядит, и громко рассмеялся.

— Вот это правильный взгляд на вещи, — отреагировал Джеффри, — эта история могла бы стать неплохим сюжетом для комедии. Если рассматривать ее в таком свете, то она может послужить небольшим утешением накануне главного испытания.

— Я рад, что у господина Чосера столь широкие взгляды, — сказал Нед.

Этот разговор разрешил последние недомолвки, и неловкость была окончательно преодолена. В полдень они устроили кратковременный привал, чтобы отдохнуть, напоить коней и самим подкрепиться хлебом и сыром, купленными на выезде из Кентербери. Солнце прошло уже немалый путь по небу и клонилось к закату. Путешественники преодолели поросшую редкими деревьями долину, а дальше, за холмиками пружинистого торфа и петлявшей по нему белой дороги, простиралась холодная голубизна моря, на бескрайней глади которого тут и там белели паруса судов, спешащих засветло добраться до Дувра. В ясную погоду отсюда был виден английский Кале,[13] но в тот день противоположный берег терялся в туманной дымке. Его очертания были столь же неотчетливы, как и ожидавшее их ближайшее будущее.

Человек стоял с наружной стороны бывших Кентерберийских городских ворот. Ворот больше не существовало, стены обветшали. Казалось, большой замок на склоне холма всем своим видом показывал, что служит достаточной защитой городу. Человек предполагал, что интересующие его люди проедут именно этой дорогой. Они, конечно, могли перейти через мост и оказаться в другой части города, что на восточном берегу реки. Однако ни один уважающий себя путешественник не стал бы останавливаться на той стороне. Это рыбацкая слободка, где нельзя пройти, чтобы не увязнуть по колено в рыбьих потрохах и не запутаться в крючках и сетях. Иногда ветром нагоняло оттуда в западные кварталы рыбную вонь. Если бы Джеффри Чосер хотел привлечь внимание к своей небольшой компании, то более верного способа, чем разместиться на ночлег на восточном берегу Дура,[14] он не мог бы и придумать. Они выглядели бы как щуки в корыте с пескарями — хорошо одетые, с надменной лондонской речью. Не столько сам Чосер, сколько Одли и Кэтон.

Человек отметил, сколь продуманно и осторожно Чосер выбрал место ночлега прошлой ночью в Кентербери. Вчера он с расстояния наблюдал, как троица входила в двери «Феникса». Он видел, как Чосер оглядывался по сторонам со столь характерным для него напускным безразличием на лице. Человек дождался, пока те трое окончательно устроятся в «Фениксе», после чего снял угол в столь же непритязательном месте дальше по улице. Впрочем, условия его мало заботили. Ему было безразлично, где спать. С вечера расплатившись с хозяином за ночлег, человек с первыми лучами солнца уже был в седле и поспешал в Дувр.

Самый безопасный способ выслеживать кого-либо — это всегда быть на шаг впереди него, всегда быть готовым остановиться или повернуть, если это делает преследуемый. Единственное, чем при этом рискуешь, так это слишком далеко оторваться от жертвы и потерять ее. По прибытии в Дувр у него было достаточно времени, чтобы продать лошадь, купленную в Лондоне для этой поездки. Вещей с собой у него не было, не считая серого мешка, который он то засовывал за пояс, то закидывал за плечи. И вот теперь он стоял в тени городской стены Дувра, ожидая всю троицу.

На этом пятачке толклись разные люди, в основном бродяги, каких всегда полно на въезде в любой город. Мужчины, женщины, малолетки, кто зазывал в лавку, кто просил подаяния, кто просто глазел на проезжавших. Однако к человеку не подошел никто. Он умел обескуражить всякого, кто проявлял к нему нежелательный интерес. Секрет заключался в улыбке. Сначала она должна была производить приятное впечатление и на какое-то время даже вызывать взаимную симпатию, но затем переходить в насмешливую гримасу. При этом человек по-волчьи скалил клыки и зловеще шевелил скулами, так что костлявое лицо его становилось похоже на череп.