Face Control - Владимир Спектр

– Это кто же? – спрашивает Аркатов.

– Газпром.

– Слушай, – на этот раз стараюсь говорить как можно рассудительней и доходчивее, – Газпром клиент молодой, висит всего два месяца, к тому же платит нерегулярно. Давай пока не будем им скидывать. Да и двадцать долларов скидки для Газпрома полная херня.

Инна кивает головой и безмолвно соглашается.

«Что-то уж очень спокойно все», – думаю я, и, как оказывается, не напрасно.

Дверь кабинета приотворяется, и в комнату, один за другим, влетают разноцветные воздушные шарики. Все присутствующие замирают в недоумении. Дверь открывается шире, и в кабинет вползает на четвереньках бухгалтер Галя.

– Полный пиздец! – шепчет Алексей.

Я думаю, что Галя тайно влюблена в меня, но боится в этом признаться не только мне, но и самой себе. Галина Толикова (по папе Гольтберг) – девушка неглупая, но, как говорится, не без странностей. В силу своей внешней уродливости и крайней взбалмошности характера, граничащей с истеричностью, Галя получила кличку Гоблин. (Кстати говоря, наш главный бухгалтер Наталья за соответствующие черты была прозвана Троллем.)

– Что происходит, Галя?

– Это вам шарики от бухгалтерии в подарок.

– Галя, ну а если бы у меня были переговоры?

– А что? – Бухгалтер внезапно (как чертик из табакерки) вскакивает. – Всем бы понравилось: бесплатное шоу, представляемое вашим больным бухгалтером.

Я давно уже думаю уволить ее. Как ни странно, бухгалтер она неплохой, а деньгами довольствуется малыми. Вот я и мучаюсь. От жадности. Да к тому же порой бывает забавно.

– Зачем все это? – вяло спрашиваю я.

– Должен же быть у царя придворный шут. – Галя гордо оглядывает присутствующих. – Пойду над отчетом работать, Ваше Величество.

– Совсем планка съехала. – Аркатов выразительно крутит у виска указательным пальцем. – Говорю тебе, увольнять ее пора.

Я молчу. Обсуждать все это нет желания.

12:00. Офис. Звонит мобильный.

– Прости меня, – говорит Бурзум, – я отстойная, ублюдочная сука.

Я вешаю трубку. Не хочу разговаривать. Твою мать, у меня было такое хорошее настроение! Внезапно до меня доходит, что все это время ждал ее звонка. Я набираю номер.

– Але, – говорит Бурзум.

16:15. Алексеевское кладбище. Гуляем с Бурзум под мелким холодным дождем. Бродим между старыми покосившимися крестами, растрескавшимися скособоченными надгробиями.

– Сфотографируй меня у этого склепа. Так, будто я только что колдовала или трахалась, – просит Бурзум.

Она одета в длинное черное платье. Волосы мокрые, Бурзум ежится и становится похожей на кладбищенскую птицу.

– Ты ворона, Бурзум, – говорю я.

20:00. Клуб «Свалка». Выступление группы «Крематорий». Бурзум сидит, надувшись, за столом.

– Чего ты меня сюда притащил? Выступление живых трупов каких-то, – бормочет она и ест греческий салат.

– Да ладно, Бурзум, – я примирительно разливаю клюквенную «Финляндию», – не надо париться о таких вещах. Зачем вообще так зацикливаться? У этих трупов есть пара хороших песен, послушай их, вспомни детство. Ты в школе слушала «Крематорий»?

– Мне все равно, что я слушала в школе. Это была не я. Я слушаю Nine Inch Nails и Laibach.

– Ну ладно, ладно. Я тоже слушаю Marilyn Manson, тоже ненавижу русский рок. Как и все русское, впрочем… А по школе помню песенки «Крематория». Знаешь, есть забавные. Типа «Маленькая девочка со взглядом волчицы».

– Боже, Мардук, какое банальное название!

– Все в этом мире банально. Даже не банально, а вторично. «Крематорий» – русский вариант Kansas. Те же гитары, та же скрипка. После русского авангарда двадцатых в нашем искусстве нет истоков. Бери любой жанр и разглядывай качественную репродукцию того, что уже когда-то было.

– Признайся, гадкий Мардук, у тебя есть компакт «Крематория».

– До чего ты отвратительная и мерзкая, колдунья Бурзум! Тебе далеко до Тиамат, та была благороднее. У меня нет их компактов, я не слушаю такую музыку. Современная русская музыка звучит неестественно.

– Ну, а здесь-то мы что делаем? Наливаю по новой.

– Это не культурологическая акция, Бурзум, – говорю я, – просто хочется поностальгировать, вспомнить былые времена, все эти приметы эпохи: красные вымпелы, значки с рожей Ленина, лицензионный Adidas, индийские джинсы, кубик Рубика и магнитофон «Электроника».

– Какой ты сентиментальный. Это когда-нибудь погубит тебя.

– Я сентиментален, не скрою. Мне по кайфу это чувство. Люблю пустить слезу, погладить по голове ребенка, посмотреть крепкую американскую мелодраму.

– Как же ты омерзителен, ужасный, отвратительный Мардук.

– Омерзителен?!

– Ну, при этом жутко сексуален. Я хочу тебя.

19 октября, вторник

Сегодня у бухгалтера Гали день рождения. Надо заехать в магазин и купить ей в подарок какой-нибудь отстойный миксер или вроде того. Самое ужасное, что вечером придется сидеть с сотрудниками за столом и произносить пламенные речи. Настроение – ниже среднего.

12:20. По мобильному звонит Маркин:

– Наконец-то, Гоги. Опять ты телефон отключил. Я даже забеспокоился, вдруг ты заболел.

– Вообще-то у меня всегда включено. Вчера, правда, к вечеру батарейка села.

– Ага, батарейка села. Она у тебя постоянно разряжается. Может, стоит другую купить, или зарядку с собой носить, или пиздеть заканчивать.

– Мара, ты же знаешь, что ты тот единственный, кому я говорю только правду.

– Ой-ой-ой. Сейчас умру от оказанного мне доверия. Представляете, всем пиздит направо и налево, а мне, какому-то Маркину, только правду, как на исповеди! За что такая благосклонность?

– Потому что ты мудак несусветный. Все равно ничего не поймешь, так что можно и правду сказать.

– Слушай, правдолюбец, ты с людьми-то встречаться будешь? Или мне их с кем-нибудь другим познакомить?

– Вот, Маркин, в этом ты весь: шантаж и угрозы. Давай поговорим. Сейчас-то ты где?

14:10. Офис. Я приезжаю, когда Маркин уже двадцать минут как дожидается меня. Невысокого роста, коротко стриженный, в новеньком спортивном костюме и кроссовках, Маркин являет собой категоричный типаж мелкого московского коммерсанта, скрещенного со столь же мелким бандитом.

– Прости меня, друг, – говорю я энергично, – в префектуре застрял, никак не мог выбраться. Заходи в кабинет, чаю выпьем.

Маркин кряхтит, бормочет какие-то матерные выражения, медленно, как бы нехотя, проходит ко мне. Я прошу Марину сделать чай, принести конфеты и печенье. При виде сладостей Маркин заметно смягчается, начинает поглощать конфеты, хрустеть печеньем и хлюпать чаем.