Укол гордости - Анна Акимова

Сейчас перед рестораном толпились нарядно одетые люди. Мужчины в черных костюмах, белоснежных рубашках и бабочках, женщины в открытых вечерних платьях. У многих в руках были цветы. Внутрь ресторана почему-то никто не заходил.

Со стороны перекрестка медленно выплыл белый, нелепо длинный свадебный лимузин, сопровождаемый еще несколькими машинами, и причалил около расступившихся нарядных людей, которые зашумели и замахали руками и букетами. Стало понятно – гости ждали новобрачных.

Из лимузина выпрыгнул водитель, суетливо обежал вокруг и открыл дверцу. Высокий, осанистый, почему-то показавшийся Варе знакомым жених в черном костюме вышел и помог выйти ослепительно белоснежной невесте. Гости загомонили еще сильнее и окружили молодоженов плотным кольцом.

Визжащая стайка подружек невесты накинулась на пару с поцелуями. Если невесту целовали чисто символически, едва припадая щекой к щеке и чмокая воздух, то в жениха впивались всерьез, нарочно пятная помадой.

Развеселившиеся девицы не замечали, что их выдумка не доставляет удовольствия новобрачным. Испомаженный жених, похожий теперь на клоуна, глядел волком и нервно шарил по карманам, но в свадебный костюм, видимо, забыли положить платок. Невеста, полуотвернувшись, раздраженно теребила букет.

Одна женщина постарше из толпы гостей подошла к жениху и протянула ему пачку бумажных платков, сама стала помогать ему вытирать лицо. Варя хмыкнула – вот уж тесен мир. Это была та самая тетка в капроновой шляпе, которая сегодня утром в автобусе свалилась на Сливкова.

Девицы, по-прежнему галдя, толпились вокруг пары, мужчины, стоя в сторонке, посмеивались. Варя подумала, как по-разному воспринимается брак мужчинами и женщинами. Женщины ликуют, как будто празднуя победу, в поведении мужчин сквозит легкая горечь поражения.

Варя вдруг вспомнила своего соседа, деда Илью. Дед Илья дружил с Вариной бабушкой Варварой Георгиевной Иваницкой. Они часами беседовали на лавочке у подъезда, и дед частенько был зван на чай, на пироги, а когда Варя с бабушкой купили видеоплеер, то и «на старый фильм». После бабушкиной смерти дед Илья опекал Варю. Помогал в хозяйстве, чинил краны и вбивал гвозди в панельные стены, а после гостевания в деревне у родни привозил Варе, в зависимости от сезона, то пучки огородной зелени, то банку малины, то кедровые орешки и сушеные грибы.

В последнее время дед заладил:

– Взамуж тебе, Варька, надо. Мужика хорошего найтить, чтоб работящий, а не какой-нибудь сунька-вынька. Годков-то тебе уж порядком, останешься, не дай бог, в перестарках, так и будешь всю жизнь выть, как лайка-вайка.

Поначалу Варя пропускала мимо ушей дедовы советы, хотя сравнение с воющей лайкой ее слегка обижало, но дед все твердил:

– Так и провоешь всю жизнь, как лайка-вайка, взамуж надо выходить…

Варя так и пребывала в уверенности, что несчастная участь старой девы связана у деда с образом грустной воющей собачки, пока однажды дед не сказал:

– Опять вчерась выла, как лайка-вайка: «Вернись, Саша, вернись, Саша!» Взамуж надо выйтить, тут тебе и будет Саша.

Тут только до Вари докатило, что деду слышно через стенку, как она распевает под душем любимую бабушкину песню «Ах вернисаж, ах вернисаж!».

Вспомнив дедовы наставления, Варя неприлично громко хрюкнула, и потная туша рядом с ней вдруг активизировалась. Больно ткнув Варю локтем, исторгая луково-пивные миазмы, мужик загрохотал, тыча пальцем в окно:

– Слышь, ё!.. Исклевали мужика, козы! Вам, козам, только попадись, ё!.. Про-о-пал теперь, козлина! …! …! …!

– Перестаньте выражаться! – взвизгнула сидящая позади женщина. – Вы в общественном транспорте! Умейте себя вести!

Варин сосед всей тушей развернулся назад.

– Слышь, ты, общественница! Я таких как ты …!..!..! – в последовавшем монологе печатными были только местоимения. Варя подумала, что вот такой-то вот мат и называется отборным. Сжавшись, она сидела, боясь шелохнуться и привлечь к себе внимание виртуоза. Все остальные пассажиры тоже примолкли и даже слегка ссутулились, придавленные великим и могучим разговорным русским.

К счастью, пробка рассосалась, автобус тронулся и довольно резво покатил дальше. Через пару остановок Варин сосед встал и триумфально пронес к выходу свой пивной живот среди расступающихся пассажиров. Когда он вышел, раздался общий вздох облегчения.

– Время Хама, – печально сказала пожилая женщина на первом сиденье.

– А, брось, – не согласился сидящий рядом старик. – Такие были, есть и будут во все времена.

– Нет, нет! – горячо возразила женщина, – Наше время – это время Торжествующего Хама! Вы только посмотрите, что делается на телевидении, в газетах, загляните в интернет! Везде пошлость, нецензурщина…

Продолжения дискуссии Варя не слышала. Следующая остановка была ее.

Вечером, сто раз прокрутив в голове события злосчастного дня, Варя решила начать новую жизнь. Она не будет больше читать запоем детективы и любовные романы Барбары Картленд и Джейн Остин. Никакой романтики! Только научная литература. Она посвятит себя науке, и тогда посмотрим… Когда ей будут вручать Нобелевскую премию, Плохиш и Милый Дедушка будут сидеть у телевизоров, и с их отвисших челюстей потечет завистливая слюна.

Она не позволит больше Плохишу разводить ее на разговоры «за жизнь». И вообще больше никому не позволит лезть себе в душу, а потом предательски высмеивать… Она станет другой. Вежлива, приветлива, но холодна и самодостаточна – таков будет отныне ее стиль.

Во исполнение новой жизненной программы Варя решила сегодня не «листать книжки ночь-полночь», а лечь пораньше, чтобы завтра опять не проспать.

Но заснуть не удавалось. В голову лезли мысли об Иде, о нечаянно подслушанном странном разговоре, и на душе у Вари заскребли кошки. Все-таки было в том разговоре что-то такое… зловещее. Если Ида попала в беду, Варин долг ей помочь. Но как? Во-первых, Ида, активно участвуя в Вариной личной жизни, категорически не терпела вмешательства в свою. Во-вторых, Варя чувствовала, что не сможет заставить себя подойти к Иде, заговорить с ней. Слишком велика была обида. «Уродка… достала…» – Эти слова до сих пор причиняли жгучую боль, выедали душу. Сама она никогда бы не позволила себе таких слов, как бы ни была раздражена.

Однако она тут же вспомнила, как кричала на Борьку Плохинского. А не была ли она излишне резкой? Господи, и не вспомнишь теперь, что орала. И чего взбеленилась! Но в памяти тут же всплыла ехидная Борькина ухмылка и гадкий смешок Светочки, снова всколыхнулась обида.

Обиднее всего, что Борька высмеивал ее именно вместе со Светочкой, которую сам же в грош не ставил.

Светочка была типичной «силиконовой блондинкой» со всеми атрибутами гламурной красоты: волосами до попы, «высотными» шпильками и губами «дональддак». Ее естественной средой обитания могли бы стать конкурсы красоты, модельные агентства, подиумы и фотостудии. Но на свою беду Светочка родилась в семье университетского доцента с династическими замашками. Папа категорически запретил Светочке мечтать о фэшн-бизнесе, «поступил» ее в университет и «доучил» до диплома.