Благородный дом. Роман о Гонконге - Джеймс Клавелл

— Я думал, что всем уже завладела твоя компания.

— Не в Америке, — вежливо улыбнулся Джон Чэнь, — и это не моя компания. Я лишь мелкий акционер «Струанз», служащий.

— Но ты один из директоров и старший сын Благородного Дома Чэнь, а стало быть, станешь следующим компрадором. — По исторической традиции компрадор — бизнесмен китайского или евразийского происхождения — действовал как эксклюзивный посредник между европейским торговым домом и китайцами. Весь бизнес проходил через его руки, и в них оставалось понемногу от всего.

«Столько богатства, столько власти, — думал Армстронг, — и все же, если повезет, мы свалим тебя, как Шалтая-Болтая, и всю компанию „Струанз“ вместе с тобой. Господи, если это произойдет, будет такой скандал, что весь Гонконг разлетится на куски», — говорил он про себя, и его даже мутило от сладости предвкушения.

— Ты будешь компрадором, как твой отец, и дед, и прадед. Твой прадед был первым, да? Сэр Гордон Чэнь, компрадор великого Дирка Струана, который основал Благородный Дом и почти что, черт возьми, основал Гонконг.

— Нет. Компрадором Дирка был человек по имени Чэнь Шэн. Сэр Гордон Чэнь был компрадором сына Дирка, Кулума Струана.

— Они ведь были сводные братья, да?

— Да, если верить легенде.

— Ах да, легенды, ими мы и питаемся. Кулум Струан — ещё одна легенда Гонконга. Но ведь сэр Гордон Чэнь тоже легенда. Везет тебе.

«Везет ли? — горько спросил себя Джон Чэнь. — Вести происхождение от незаконнорожденного сына шотландского пирата, торговца опиумом, распутного злого гения и убийцы, если некоторые из этих рассказов — правда, и кантонской певички, выкупленной из маленького грязного борделя, который до сих пор можно найти в одном из крошечных переулков Макао? Чтобы почти все в Гонконге — и китайцы, и европейцы — знали твою родословную и презирали тебя?»

— Какое там «везет», — проговорил он, стараясь внешне сохранять спокойствие. В тёмных волосах поблескивала седина, красивое лицо англосаксонского типа, хотя подбородок несколько безвольный, разрез тёмных глаз чуточку азиатский. Ему было сорок два. Легкий льняной костюм, как всегда безупречно сшитый, туфли от Эрме, часы «ролекс».

— Не согласен, — искренне возразил Армстронг. — Быть компрадором «Струанз», Благородного Дома Азии… это что-то. В этом есть нечто особенное.

— Да уж, особенное, это точно. — Джон Чэнь проговорил это со всей определенностью.

С тех пор как он себя помнил, родовое наследие приводило его в бешенство. Он постоянно чувствовал на себе испытующие взгляды — старший сын, следующий в роду, — ощущал кожей жадность и зависть, которым не виделось конца. Из-за этого он жил в неизбывном страхе, как ни пытался его превозмочь. Он никогда не испытывал ни малейшей потребности хотя бы в толике этой власти или этой ответственности. Не далее как вчера у него произошла ещё одна ужасная ссора с отцом, хуже ещё не было.

— Мне не нужно ничего от «Струанз»! — кричал он. — В сотый раз говорю тебе, я хочу уехать к чертовой матери из Гонконга, хочу вернуться в Штаты, хочу жить своей собственной жизнью, своим умом!

— А я повторяю тебе в тысячный раз, послушай меня. Я послал тебя в Аме…

— Давай я буду заниматься нашими интересами в Америке, отец. Пожалуйста. Дел там более чем достаточно! Ты мог бы предоставить мне пару мил…

— Айийя, слушай меня! Мы зарабатываем деньги именно здесь, здесь, в Гонконге и в Азии! Я послал тебя учиться в Америку, чтобы подготовить семью к жизни в современном мире. Теперь ты готов, и твой долг перед сем…

— Отец, но ведь есть Ричард и молодой Кевин. Ричард разбирается в бизнесе в десять раз лучше меня и рвется в бой. Или взять дядю Джейм…

— Ты будешь делать как я скажу! Милостивый боже, ты же знаешь, что этот американец Бартлетт исключительно важен для нас. Нам нужны твои зна…

— …дядю Джеймса или дядю Томаса. Дядя Джеймс подошел бы тебе лучше всех, это было бы лучше всего для семьи и луч…

— Ты мой старший сын. Ты будешь главой семьи и компрадором после меня!

— Не буду, клянусь Богом!

— Тогда не получишь больше ни медяка!

— И что это изменит! Мы все живем на жалкие подачки, что бы ни думали про нас другие! Сколько у тебя денег? Сколько миллионов? Пятьдесят? Семьдесят? Сто…

— Если ты сейчас же не извинишься и не прекратишь нести весь этот вздор, не прекратишь раз и навсегда, я лишу тебя наследства прямо сейчас! Прямо сейчас!

— Приношу свои извинения за то, что рассердил тебя, но я не изменюсь никогда! Никогда!

— Даю тебе время до моего дня рождения. Восемь дней. Восемь дней на то, чтобы стать помнящим о своем долге сыном. Это мое последнее слово. Если к моему дню рождения ты не станешь послушным, я навсегда отсеку тебя и твою линию с нашего древа! А теперь убирайся!..

От переживаний у Джона Чэня аж живот подвело. Он не выносил этих бесконечных ссор, когда отец багровел от злости, жена заливалась слезами, дети замирали от страха, а его мачеха, родные и двоюродные братья злорадствовали: все хотят, чтобы он убрался, все его сестры, большинство дядюшек и все их жены. «Зависть, жадность. Черт с ним и с ними со всеми! — думал он. — Однако отец прав насчет Бартлетта, хотя и не в том смысле. Нет. Этот человек для меня. И эта сделка. Одна эта сделка — и я свободен навсегда».

Они почти прошли длинный, ярко освещенный зал таможенного досмотра.

— Идешь на скачки в субботу? — спросил Джон Чэнь.

— А кто не идет?

За неделю до того, к вящему восторгу всего населения, могущественный Скаковой клуб, обладавший эксклюзивной монополией на скачки — единственную официально разрешенную форму азартных игр в колонии, — выпустил специальный бюллетень, в котором говорилось: «Несмотря на то что официально сезон в этом году открывается только 5 октября, с любезного дозволения нашего сиятельного губернатора, сэра Джеффри Эллисона, распорядители приняли решение провести в субботу 24 августа День специальных скачек для удовольствия местных жителей и в качестве поощрения им за усердный труд и стойкое перенесение тягот второй по размерам нанесенного ущерба засухи в нашей истории…»

— Я слышал, что у вас в пятом заезде идет Голден Леди, — сказал Армстронг.

— По словам тренера, у неё есть шанс. Подходи к ложе отца, выпьешь с нами. Я послушал бы твои советы. Ты же у нас великий игрок.

— Просто удачливый. В любом случае мои десять долларов не сравнить с твоими десятью тысячами.

— Но ведь такое случается, лишь когда участвует одна из наших лошадей. Прошлый сезон был просто провальным… Вот бы выиграть… Я знал бы, куда деть эти деньги.

— Я тоже. — «Господи, — подумал Армстронг, — как мне нужно выиграть. Но тебе, Джонни Чэнь, абсолютно наплевать, выиграешь ты десять либо сто тысяч или проиграешь». Он старался совладать с поднимающейся завистью. «Спокойно, — сказал он себе. — Жулики — это реальность бытия, и твоя работа — по возможности ловить их, как бы они ни были богаты и влиятельны, и довольствоваться своим паршивым жалованьем, в то время как на каждом углу денег можно накосить хоть отбавляй. Чего завидовать этому ублюдку? Он все равно попался, так или иначе». — Да, кстати, я послал констебля, чтобы он провел вашу машину через ворота. Она будет ждать тебя и твоих гостей у трапа самолёта.