Меня зовут Феликс - Марина Брутян

Как можно не любить этот прекрасный мир! Поверь мне, счастье чрезвычайно просто…

— Господи, какой же ты глупый, — бросила она. А потом, видя мое удивленное лицо, развернулась и ушла быстрым шагом.

Я догнал ее и схватил за руку.

— Оставь меня! Не буду ничего вдыхать, понимаешь?

— Успокойся, Настя, не уходи так! — Я чувствовал, что в этот момент принимается какое-то окончательное решение, и применил самое сильное оружие: — Я люблю тебя.

Но она никак не отреагировала. Продолжала шагать, не сбавляя темпа, как будто спешила куда-то.

…Наконец она остановилась. Сделала вдох и процедила сквозь зубы:

— Тут везде в воздухе витает смерть.

Так я остался один со своей любовью — может, и преувеличенной, а может, и нет. Я пытался понять, почему и где она видит эту смерть. Пытался понять, от чего она бежит, не от меня ведь. Я стоял так, наверное, несколько минут, а когда мое оцепенение прошло и я смог отклеить ноги от земли, поплелся куда-то в совсем непонятную мне сторону, потому что не понимал куда идти. Просто шел чтобы не стоять.

Наши миры абсолютно не подходили друг другу, и именно это она мне заявила со всей своей рыжей настойчивостью.

Когда через несколько дней я вышел из университета, то увидел ее и своего однокурсника на остановке. Она целовалась с ним, а он вдобавок запустил свои длиннющие пальцы ей в волосы, которые еще недавно так любил гладить я. Теперь они мне не казались такими прекрасными.

Чтобы не быть замеченным, я сел в подъехавший трамвай. Не оборачиваясь в их сторону, я поднялся по ступенькам и сел так, чтобы не видеть их. Ехал и смотрел на проезжую часть, на машины и общественный транспорт. На людей мне смотреть не хотелось.

Так доехал до конечной, но выходить не стал. Вернулся на том же трамвае обратно до университета. Не помню, о чем я думал — кажется, ни о чем. На обратном пути опять смотрел в окно, но теперь в другую сторону, туда, где были люди. Скользил взглядом по уплывающим мимо кварталам, пешеходам, безразлично проходившим друг мимо друга. Может, Настя была права? Может, тут везде есть смерть? Никогда больше мы с ней не виделись. Она уехала к началу следующего учебного года, а я в этот момент страдал на даче у друга. Вернулся с двумя тетрадями, исписанными дурацкими стихами. Они до сих пор где-то хранятся. Надо бы их перечитать. Иногда мне кажется, что когда в юности я переживал события, способные потрясти меня, то мыслил иначе: где-то смелее, где-то искреннее, и слова подбирал правильные. То есть называл вещи своими именами. Но сегодня я не уверен, что тогда любил ее. Я был уверен в обиде, которую она мне нанесла. Вдобавок соврала. Если бы она попросила тогда уехать вместе с ней, я бы, наверное, согласился. Но теперь, как и тогда, в принципе, я не считаю, что она бросила меня из-за того что хотела уехать. Скорее всего последовательность событий была другой. Сначала измена, потом планы по переезду, а когда всё уже было решено, она сообщила мне об этом таким странным образом. Хорошо, что сказала. В какой момент в эту историю вмешалась моя мать, я точно не знаю, но предполагаю, что еще до того, как она приняла решение уехать и целоваться с другим.

После этой истории у меня появилась какая-то особая любовь к трамваям. И это не только потому, что однажды я нашел в нем спасение и укрылся от глаз двух целующихся не чужих мне людей. Я полюбил прогулки в трамвайном парке поздними вечерами и слушал, как один за другим приезжают ночевать эти железные и неуклюжие машинки. Когда подъезжал последний трамвай и все вокруг погружалось в тишину, начиналось самое интересное. Я садился на скамейку и представлял, как железные вагоны разговаривают друг с другом. Слышал скрип, скрежет, стук и всё это превращал в диалоги. Воображал, как они делятся впечатлениями, накопленными за день, сколько пассажиров, о чем они думали и переживали. Наверное, в тот день, когда я катался от университета и обратно, обо мне тоже вспоминали, возможно жалели, а может и не заметили, ведь я не первый и не последний, которого бросила девушка и ушла к другому.

В последний раз я сидел в парке в июне. Приехал сюда на последнем трамвае, который проезжал мимо моего дома, а утром начался демонтаж рельс на нашей улице.

Глава 5

≪Она тоже не влюблена. У нас всё

взаимно, но это не любовь, и мы счастливы≫.

Со временем я обнаружил, что жильцы нашего дома разделились на сторонников и противников ремонта. А противники в свою очередь разделились на активистов и таких, как я, которые предпочитают не высказывать своего мнения и просто наблюдают. Ева, кстати, тоже была противницей, она считала ремонт лишним. Говорила, хоть подъезд не выглядит современно, зато он чистый, а перила и плитка прослужат еще не один десяток лет.

Ева мне нравилась, она была открытой и выглядела вполне счастливой, несмотря на то что никак не могла воссоединиться с любимым человеком. В ней не было драматизма.

Еще две квартиры в доме я называл счастливыми. В первой жила немолодая пара: очень симпатичный мужчина, по виду из восточных славян, и женщина с красивым лицом, на котором уже были заметны следы вмешательства специалистов по эстетической медицине. Пара переехала в наш дом два-три года назад. С первых же дней я стал замечать, как они вместе выходят из дома и возвращаются, держась за руки. Несколько раз видел их прогуливающимися по набережной или сидящими в кафе. И каждый раз я находил в их глазах спокойствие и счастье. Стою на балконе, смотрю, как они идут домой с прогулки, курю и пытаюсь разгадать эту формулу спокойного счастья. И знаете, я ее разгадал. Хоть и не сразу — мне потребовалось больше года. Оказалось, что этот представитель восточного славянства часто бывал в командировках. Или, наоборот, к своей женщине он приезжал в командировки. То есть они не успевали надоесть друг другу, а времени истосковаться у них было достаточно. Выходит, формула счастья и спокойствия кроется в рациональном использовании времени. Не следует сразу истрачивать его на что-то одно, на кого-то одного. Нет, ни в коем случае не агитирую за полигамные отношения. Просто у людей, даже очень любящих друг друга, должно быть время (много времени) отдохнуть, потосковать, чтобы потом, снова встретившись, не тратить его на ненужные выяснения,