На чужих условиях - Крис Карвер

услышала ее тяжелый вздох и закрыла глаза. Все знали, что Кэти влюблена в Тайлера, но он не видел ее за призраком Бетани. И вряд ли когда-нибудь сможет увидеть.

* * *

— Подвинешься? — она попыталась отодвинуть Тайлера к стенке, но тот продолжал лежать прямо, как глыба, вцепившись в подушку пальцами. — Эй, Тай.

Пока друг моргал, пытаясь проснуться, Алви сняла с себя платье и швырнула его в кресло с какой-то ненормальной злостью. Потом нашла в куче вещей Тайлера поношенную футболку и натянула ее на себя.

— Алви, ничего личного, но от тебя воняет, как от спиртовой бочки. Поспишь на диване?

— Нет, потому что я расстроена и мне нужны обнимашки. И тебе тоже — я вижу, что ты рыдал всю ночь и разглядывал фотки Бетани.

Тайлер проворчал что-то насчет запасной зубной щетки и о личном пространстве, но все равно съехал к стене и откинул одеяло, позволяя подруге прилипнуть к нему всем телом.

Они так не спали уже целую вечность, даже когда умерла Бетани — тогда Тайлер вообще Алви к себе не подпускал (никого не подпускал), а потом они немного отдалились, потому что он стал иначе относиться ко всем их совместным развлечениям. Нельзя было винить его за это — Алви вообще не могла понять, как он держался. Но она так чертовски сильно скучала по своему лучшему другу.

— Килан не пришел, — Алви пробормотала это другу куда-то в волосы и начала смиренно ждать, что он начнет свою песню «я же говорил». Но тот лишь хмыкнул и повернулся так, чтобы их лица оказались на одном уровне.

— Ты получила письмо из Беркли?

— Да.

— Я тоже. Поступила?

— Да.

— Я тоже. А теперь вопрос, Алви. Зачем тебе нужен Килан? Зачем тебе вообще нужен какой-то Союз, если ты достаточно умна, чтобы самой поступить в университет? Ты же не указывала в анкете, что скоро вступишь в Союз, тебя приняли туда и без этого. И это не только университет, это целая жизнь, с которой ты справишься сама. Ты всегда со всем справляешься сама.

Тайлер говорил, как ее мама.

Алви вздохнула и посмотрела в потолок, который сейчас, в кромешной темноте и под действием алкоголя, казался большой квадратной черной дырой, над которой она висела, не представляя за что зацепиться.

— Почему ты говоришь это, Тайлер?

— Потому что он не стоит тебя. Всего того, что ты чувствуешь. Он не стоит этого.

— Наверное, ты прав. Но что мне делать, если я родилась с осознанием того, что Килан — это часть моей жизни, причем, достаточно большая часть? Мама была права, мне почти восемнадцать, и я должна спуститься на землю, но когда я вижу его, меня перемыкает, как будто… Не знаю, внушение это или просто детская влюбленность. У меня такое чувство, что проблема в том, что он не знает меня. Как будто… Есть шанс, что все изменится, когда я покажу ему, какая я. Понимаешь?

— Алви, — из горла Тайлера вырвался какой-то печальный смешок. — Это было бы потрясающе, но посмотри, он даже не пытается тебя узнать. Где он сегодня?

— Ты ненавидишь его?

— Да! И ты должна. Ему повезло получить тебя, но что он делает? Ты для него — просто подпись в контракте. Вынужденные звонки три раза в год и эти конфеты, которые он отправляет, чтобы развить у тебя кариес.

— Ты говоришь это, потому что злишься, что у тебя не вышло с Бетани.

Она сказала это и прикусила губу, понимая, что так нельзя. Нет. Не с лучшим другом. Тайлер дернулся, привставая.

— У меня все вышло с Бетани! И выходило бы дальше!

Она обхватила его за шею, притягивая к себе, заставляя уткнуться носом себе в плечо.

— Тихо! Тшшш, прости. Прости меня… Ты прав. Слушай, я обещаю, что буду пытаться перебороть это в себе. Я не могу отказаться от Соглашения, от этого зависит не только моя жизнь, две семьи рассчитывают на этот Союз. Но я буду пытаться, слышишь?

— Не дай ему привыкнуть к тому, что ты все стерпишь, Алви.

— Хорошо. Я обещаю тебе, о’кей?

— О’кей. Давай спать.

— Хорошо. Мне уйти на другую сторону кровати?

— Да, потому что от тебя несет.

* * *

Когда Килан проснулся, он был уверен, что мертв, потому что только мертвый человек может чувствовать себя настолько ужасно. Голова болела, тело болело, во рту ощущался привкус собственной крови и жуткого, жуткого похмелья.

— Хайди, — позвал он и попытался встать с кровати. Его швырнуло в сторону, и он оперся ладонью о стену: вестибулярный аппарат давал сбой.

Где-то в ворохе одеял, в углу дивана, на котором он спал, началось копошение, и потом голос Хайди — хриплый и заспанный — прокашлял:

— Нет. Не зови меня по имени.

— Почему?

— Не знаю, но оно вызывает у меня приступы тошноты.

— Хороший аргумент. Какого черта я здесь?

— Не задавай вопросы. Меня от них тошнит.

— Есть хоть что-то, от чего тебя не тошнит сейчас?

— Я сомневаюсь в этом.

Когда Хайди, наконец, вылезла из-под одеяла, она выглядела так, будто ее опустили вниз головой над пропастью и продержали так сутки. Килан хохотнул, потом почувствовал, что ему хочется пить и пошел на кухню.

Плюсом было то, что в холодильнике оказалась газировка, которая и спасла его жизнь в ту минуту.

— Нахрена мы так нажрались вчера?

Хайди свернулась клубком, высунув из-под одеяла только нос и один глаз.

— Я помню только начало. Мы отмечали твою сделку, а потом Энди сказал, что перепьет тебя. Ха.

Килан нахмурился. События вчерашнего вечера всплывали в голове кадрами, но никак не хотели выстраиваться в логическую цепочку.

— А где сам Энди?

— Даже не собираюсь об этом задумываться, Килан, это слишком утомительно, и что за хрень, почему я без лифчика? Ты что, трахнул меня?!