Знакомьтесь, ведьма Пачкуля! - Кай Умански

Как раз в то утро Хаггису, по счастью, надоело жевать траву. А кроме того, на весь предстоящий день он был полностью предоставлен самому себе. (Макабра-Кадабра — из числа благоразумных ведьм, что предпочитали спать с рассвета до заката, в отличие от Пачкули, которая в любое время суток готова шнырять по лесу, ища неприятности на свою голову.)

Пожевав травку часок-другой и воинственно проскакав взад-вперед на глазах у изумленных пташек и безобидных кротов, Хаггис решил наконец, что настало время сходить искупнуться. Он взял полотенце и отправился в путь, гордо вскинув рожки и задрав повыше хвост. По дороге он, забавы ради, топтал копытами кустики ромашек и громко фыркал на пролетавших мимо бабочек.

Хаггис направился к тому самому болоту в глубине леса. Тамошняя трясина была его излюбленным местом. Там всегда было пустынно и тихо, так что он мог часами упражняться в плавании на спине, не опасаясь посторонних взглядов и обидных выкриков: «А ну, гляньте-ка, что Хаггис вытворяет! Вот зазнайка, вечно он красуется! Подумаешь, нашел чем удивить!» — и прочее в таком же духе.

Каково же было его изумление, когда, выйдя из лесу, он обнаружил, что его любимая и, можно сказать, личная купальня уже занята! Кто-то вовсю кувыркался в густой темной жиже в свое удовольствие, и Хаггису это нисколько не понравилось. Тем более что этот кто-то подозрительно смахивал на Пачкулю, которая относилась к числу тех личностей, которых вы вряд ли захотите видеть рядом с собой во время купания. Ее грязные стоптанные ботинки сиротливо валялись на камышовой кочке. Прочую одежду, за исключением шляпы, ведьма, по-видимому, решила не снимать. Она то погружалась в трясину с головой, то выныривала вновь, шумно отфыркиваясь и бешено молотя руками по воде, из чего Хаггис сделал вывод, что ведьме очень весело.

— А ну, гляньте-ка, что ведьма вытворяет! Вот зазнайка, вечно она красуется! Подумаешь, нашла чем удивить! — с издевкой проблеял Хаггис, надеясь, что его насмешки сработают и пристыженная ведьма немедленно вылезет из болота и уберется восвояси. Однако ничего подобного не случилось. Напротив, ведьма принялась плескаться еще сильнее и самозабвеннее.

А ну, гляньте-ка, — снова затянул было свою песню Хаггис, предположив, что с первого раза ведьма могла не расслышать. — Гляньте-ка, что ведьма вытворяет!

На этот раз Пачкуля, как ему показалось, что-то проорала в ответ.

— Ась? — проблеял Хаггис. — Не-е-е, полотенце я тебе не одолжу, если ты об этом!

— Да не об этом я, болван! Вытащи… меня… отсюда… БЫСТРЕЕ… а не то я… буль-буль-буль…

А не то она что? Буль-буль-буль?

Хаггис стряхнул с глаз густую челку и присмотрелся получше. На этот раз ему уже не показалось, что Пачкуля резвится в болоте в свое удовольствие. Совсем наоборот, если учесть, что рядом с ней на кочке сидела какая-то чокнутая Жаба и молотила ее деревянным черпаком по голове, приговаривая: «Бац-бац-бац! Получай! Бац-бац!»

— Спаси меня, Хаггис! — захлебывалась Пачкуля.

— Бац! Бац-бац-бац-бац-БАЦ!

— Буль-буль-буль…

Наконец до Хагггиса дошло, чего от него хотели. С воинственным воплем он встал на дыбы, забил копытом и ринулся на помощь тонущей ведьме.

Жаба испуганно взвизгнула, выронила половник и успела отскочить на другой край болота как раз в тот момент, когда Хаггис всем своим немалым весом плюхнулся в центр трясины. Он огляделся по сторонам в поисках пузырьков, чтобы определить, в каком именно месте пошла ко дну ведьма, нырнул под воду, рогом подцепил Пачкулю за дырявую кофту и вытащил ее на поверхность.

Пачкулино появление сопровождалось громким сочным чмоком трясины и жадным хрипом самой ведьмы, свидетельствовавшим о том, что к тому моменту, как Хаггис ее спас, она успела израсходовать последние запасы воздуха. Что ни говори, а Хаггис не растерялся в минуту опасности. Хотя в остальное время он терялся постоянно.

С торжествующим видом он ступил на твердую землю, бережно неся на рогах обессилевшую и промокшую до нитки Пачкулю. Ведьма была спасена, но до того, чтобы прийти в форму, ей было еще далеко. Она так наглоталась грязи, что внутренности ее теперь наверняка немногим отличались по цвету и консистенции от илистого дна самого болота. Голова раскалывалась от сотни полученных ударов поварешкой, а одежда вся неудобно перекосилась. Но даже несмотря на это, у Пачкули еще хватало сил сыпать проклятиями в адрес Жабы, которая успела вернуться на свой склизкий камень и теперь наблюдала оттуда за спасательной операцией, злобно посверкивая хищными глазками.

Да уж, неприятная вышла история, но что ни говори, а Пачкуля своего добилась. Придя домой, она отжала столько болотной трясины со своих лохмотьев, что ее хватило на целую ванну. При этом ей удалось порядком уляпать весь дом, но Хьюго с метлой были начеку и быстренько все прибрали, к большому Пачкулиному сожалению. Со всеми этими грязными разводами на полу и подтеками на стенах она на мгновение снова почувствовала себя уютно в собственном доме.

едьма по имени Чесотка проживала в темной смрадной пещере на западной окраине Непутевого леса. Проживала она там со своим помощником стервятником по имени Барри. А у этого самого Барри была одна довольно деликатная проблема — он страдал облысением.

Все началось с того, что в один прекрасный момент он начал линять. На самом деле все птицы линяют время от времени, и это вполне естественно. Сначала они сбрасывают старое оперение, а затем обрастают новым. С первой стадией Барри справился блестяще и буквально за одну ночь потерял все свое оперение, за исключением десятка хиленьких пушинок, тут и там торчавших из его тощей шеи. И все бы ничего, да вот только это случилось уже ЦЕЛЫЙ ГОД ТОМУ НАЗАД, а новое оперение до сих пор не выросло. И это было самое обидное, потому что, во-первых, теперь все его звали не иначе как Плешивым Барри, а во-вторых, потому что из-за отсутствия перьев он постоянно мерз.

Бедняга Барри. Он и раньше-то выглядел не слишком грозно, а теперь и вовсе превратился в посмешище. Чего он только не перепробовал: делал гимнастику, садился на диету, пил витамины, принимал таблетки, массировал крылья и прошел курс ароматерапии — увы, ничто не помогало. Тогда он принялся изобретать различные типы укладки для своих оставшихся жалких перышек. Он отрастил их подлиннее и при помощи топленого жира аккуратно распластывал вдоль облысевшей спины. Однако иллюзии пышного оперения они все равно не создавали, и вид у него был по-прежнему жалким.

Слабый проблеск надежды, тем не менее, появился у Барри, когда у него неожиданно проросло хвостовое оперение. Правда, пока это было одно-единственное перо, но зато какое! Длинное, гладкое, блестящее! Барри счел это хорошим знаком и теперь днями напролет любовался новым пером при помощи сложной системы зеркал. Он даже боялся ложиться спать, ведь во сне перо могло выпасть. Впрочем, с другой стороны, была вероятность и того, что, проснувшись утром, он мог обнаружить еще одно новое.