На краю Принцесс-парка - Маурин Ли

В конце концов Мадж вмешалась и довольно грубо велела не дергать дочь:

– Ты ее совсем измотала. Ей нужен отдых – как и тебе. У тебя слишком возбужденный вид.

– Просто я счастлива – так счастлива, как не была уже много месяцев.

С этими словами Оливия неохотно уложила спящую Руби в корзину.

– Мадж, я хочу оставить ее, – тихо произнесла она.

– Я так и думала, – поджала губы Мадж.

– Я думаю, так всем будет лучше. А ты как считаешь?

– Оливия, я понятия не имею, как кому будет лучше, – ответила непривычно серьезная Мадж. – Что бы ты ни решила, это решение сделает тебя несчастной. Если ты оставишь ребенка, тебе придется найти себе жилье, что не так уж просто с грудным младенцем на руках, тем более без мужа. Маленькая Руби будет расти без папы. Тебе понадобятся деньги, а найти работу с грудничком так же сложно, как и квартиру. Ты не сможешь вновь работать медсестрой, и тебе будет казаться, что ты попала в ловушку. Возможно, когда-нибудь ты затаишь обиду на Руби за то, что она испортила тебе жизнь, – ты начнешь говорить себе что-то вроде: «Если бы я не оставила ее тогда, все было бы хорошо».

Оливия содрогнулась.

– А теперь расскажи мне, что будет, если я решу иначе, – попросила она.

– Тогда ты сможешь работать медсестрой, получишь диплом, может быть, даже будешь повышена в должности, – продолжала Мадж. – У тебя будут друзья, деньги, ты никогда не будешь голодать. Ты станешь уважаемым членом общества, возможно, выйдешь замуж и у тебя появятся другие дети, которых ты сможешь, не стыдясь, назвать своими.

– Да, этот вариант кажется более привлекательным, – заметила Оливия.

– Дорогуша, я еще не закончила. У тебя в жизни будет много хорошего, но ты никогда не сможешь забыть о своей дочери. Каждый раз, увидев девочку одного с Руби возраста, ты будешь задумываться, где она сейчас, какая она в свои пять, десять или двадцать лет. Тебя постоянно будут посещать мысли о том, что с ней, как у нее обстоят дела, кто ее воспитывает, довольна ли она своей жизнью, грустит ли… Думает ли она когда-нибудь о своей матери, своей настоящей матери. Возможно, тебе захочется отыскать ее – хотя бы для того, чтобы один раз взглянуть на нее и успокоить свою измученную душу.

– Ах, Мадж! Откуда ты все это знаешь?

– Дорогуша, я произносила эти слова уже раз десять, вот откуда. В конце мая ко мне переедет очередная девушка, и, вероятно, мне придется произносить их вновь.

– А ты как считаешь, как мне следует поступить?

Мысль о том, что можно стать свободной и делать что угодно, освободившись от бремени в виде собственного ребенка, была весьма соблазнительной. Однако другая мысль – что для этого придется отказаться от Руби – была нестерпимой.

– Лучше не спрашивай, Оливия. Я даже не знаю, как поступила бы сама, оказавшись в таком положении. Этот выбор должна сделать ты и только ты.

Рано утром Руби, чью люльку поставили рядом с материнской кроватью, проснулась и заплакала. Она продолжала плакать и после того, как ее покормили и сменили пеленки. Когда на пороге комнаты появилась Мадж в ночной рубашке изумрудного цвета, Оливия растирала дочери спинку.

– Если бы ты жила в меблированных комнатах, сейчас соседи стучали бы во все стены и кричали: «Утихомирьте ребенка!»

– А что с ней такое? – раздраженно бросила Оливия.

– Ничего. Она ведет себя как абсолютно нормальный ребенок.

– Мадж, ну почему тогда она плачет?

– Может, ее пучит.

– Она уже два раза отрыгнула.

– Часто дети отрыгивают три раза.

Затем Руби заснула и вновь проснулась в шесть часов. Оливия снова покормила ее. В звуке, который издавал ребенок, сосущий материнскую грудь, было что-то очень чувственное. По телу Оливии не раз пробегал эмоциональный разряд, почти такой же сильный, как те, что вызывали у нее ласки Тома.

– Скоро у нас с тобой начнется большое приключение, – прошептала Оливия.

Оливия решила, что попытается устроиться домработницей, а представляться будет как вдова солдата.

Спустя несколько часов вновь появилась Мадж. На этот раз на ней были шляпа и пальто.

– Дорогуша, я выйду кое-куда, но скоро вернусь, – сказала она.

Оливия задремала, держа девочку на руках. Вернувшись, Мадж принесла чашку чая. Девушка надеялась, что хозяйка предложит присмотреть за Руби, дав ей возможность выспаться, но Мадж ничего такого не сказала. Возможно, она делала это намеренно – хотела показать, какой будет их с Руби жизнь, если они решат не расставаться.

Наступил полдень. Оливия искупала дочь, в очередной раз восхитившись ее совершенством и красотой. Во время купания Руби издавала какое-то воркование и водила руками. Мать вытерла ее, одела в новые белые ползунки и распашонку, которые принесла Мадж, и обняла.

– Доченька, я так тебя люблю! – произнесла она.

Во входную дверь постучали, затем в прихожей послышались шаги Мадж и какой-то шепот. Шепот продолжался довольно долго. Затем по лестнице стал кто-то подниматься, и это была не Мадж, а намного более тяжелый человек. Когда в комнату вошел отец Оливии, ее сердце ухнуло куда-то вниз. Видимо, Мадж все же отослала обещанную телеграмму.

Оливии показалось, что, когда отец увидел ее, держащую крошечного черноволосого младенца, на долю секунды в его ледяных глазах промелькнуло что-то похожее на нежность.

Некоторое время отец с дочерью молча смотрели друг на друга из разных концов комнаты. Оливия все ждала, что нежность во взгляде мистера Джонса вернется. Если бы удалось вызвать отца на разговор, он мог бы предложить им материальную поддержку, даже, возможно, захотел бы иногда приезжать сам и привозить мать.

Но отец с обычным невозмутимым выражением лица подошел к Оливии и вырвал ребенка из ее рук. Руби захныкала, затем Оливия услышала чей-то высокий, пронзительный крик, который все продолжался и продолжался – как будто на скрипке тянули одну и ту же ноту.

Потом Мадж схватила ее за плечи и встряхнула, и визг прекратился.

– Руби! – крикнула Оливия вслед отцу, который с девочкой на руках уже выходил из комнаты.

– Тсс, дорогуша. Это к лучшему. Ты же сама меня об этом просила, помнишь?

Но это было раньше, теперь же все изменилось: Оливия любила Руби всем сердцем и больше всего на свете хотела оставить ее. Однако она так и не сделала попытки встать и вернуть дочь. Позже, в мрачные, темные недели, которые последовали за родами, Оливия неоднократно задавалась вопросом, не прячется ли где-то внутри нее темная, эгоистичная половина, которая лишь обрадовалась такому разрешению проблемы.

Но как бы там ни было, Оливия чувствовала лишь отчаяние и безысходность.

Маленький «Форд-8» во второй раз совершал долгую поездку с юга на север Уэльса. На этот раз на заднем сиденье стояла корзина с младенцем, который большую часть пути не издавал ни звука. Дэффид Джонс уже почти достиг цели своего путешествия, когда девочка начала плакать. Вместо того чтобы остановиться и дать ей бутылочку, которую приготовила миссис Куксон, Дэффид Джонс еще сильнее надавил ногой на педаль газа. Оставалось совсем немного.