У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем - Ольга Гусейнова

Лада приблизилась ко мне и, крепко обняв, едва слышно шепнула на ухо:

— Береги себя, Савери! Ты достойна самого большого счастья, поэтому постарайся не вернуться обратно! А я помолюсь за твою удачу богине!

На миг мы замерли, встретившись взглядами. Лада стала моей старшей подругой, тайной, ведь Амаль не допускал, чтобы я с кем-то сближалась. Но с тех пор как я выходила беременную Ладушку и помогла родиться ее близнецам-волчатам, между нами установилась своеобразная, но крепкая дружба.

— Я очень постараюсь, — улыбнулась ей глазами.

Лада-Ладушка, снова обняв меня, выдохнула на ухо:

— Не делись ни с кем! Там деньги… на счастье! — И громко добавила, подавая мне вышитый петухами и цветами холщовый мешочек, вкусно пахнущий мятными сладостями: — Это подсластить дорожку.

Чмокнула меня в щеку и затерялась в толпе. А я роняла слезы радости и печали — с единственной подругой попрощалась. Настоящей! Выходит, она вместе с мужем позаботилась о моем будущем, копила…

Дальше женщины подходили ко мне одна за другой и одаривали на дорогу. Все улыбались, хотели поддержать и ободрить. Кто-то всю ночь простоял у печи:

— Пирожки свежие, еще теплые…

Кто-то принес украшения и амулеты — ценные, оттого что своими руками сделанные, с душой.

— Храни вас Луна…

— На удачу…

— На счастье…

Дарили вышитые рубахи и юбки нарядные.

Наш местный сапожник богатые, сафьяновые, расписные сапожки справил:

— Нашей кошечке сапожки — бегать по дорожке…

Скорняк преподнес тончайшей выделки овчинную курточку в цвет. Видно, вместе с сапожником подарок обсуждали:

— Теплая обновка для южной кошечки-мерзлячки…

Под конец удивил здоровенный пожилой волк Моха-кузнец. В благодарность за своих внуков вручил мне тонкий кинжал с резной ручкой и ножнами из дубленой кожи:

— В хозяйстве сгодится.

Пока мои сопровождающие складывали дары в телегу, я поясно кланялась всем. Сквозь слезы благодарила, тоже желала им удачи и здоровья, просила не поминать лихом, как принято перед долгим расставанием. Ни за что и никогда бы не подумала, что вот так буду уезжать из Волчьего клыка. Что кто-то всплакнет, что одарят подарками, добрым словом. И что еще долго будут махать вслед обозу.

Я тоже махала, с болью в сердце глядя на одинокую грозную фигуру брата, широко расставив ноги и заложив руки за спину, мрачно глядевшего на меня. Он точно не прощался и своим видом показывал, что расстаемся мы ненадолго. Единственного брата, самое родное по крови существо — и того теряю! Даже не так, бегу от него!

Когда город скрылся за поворотом, я, всхлипывая, опустила полог, осмотрелась. Амаль, как обычно, не поскупился напоследок, сено на полу кибитки накрыли парой толстых шерстяных ковров, чтобы поменьше трясло, бросили несколько шкур, чтобы ночью укрываться от холода. Рядом с сундуками положили складной столик, корзины со снедью и подарки, глядя на которые я улыбнулась и полезла за вкусно пахнущими пирожками.

После бессонной ночи, волнующего прощания и нескольких пирожков глаза закрывались сами собой. А то ночью так и не смогла заснуть, боялась, что сорвется поездка ко двору князя Северного — и все, конец мечтам.

* * *

Проснулась я оттого, что тряска прекратилась и душновато стало. Выбралась из-под шкур — весной поутру еще прохладно — и до хруста, с удовольствием потянулась. Хотела было привычно прикрыть лицо краем платка, прежде чем высунуться из кибитки, да замерла в раздумьях: а почему, собственно, нет? Ведь я будущая невеста князя. Более того, свободная кошка. И наконец-то рядом больше нет главного надсмотрщика — Амаля, единственного, кто имел хоть какое-то право заставить меня носить плат после созревания. Вернее, не имел, но заставлял своей властью. Еще, конечно, смелости добавили столь дружные и трогательные проводы.

Смелости и уверенности в себе!

Но сначала я решилась полностью открыть лицо, завязав платок, как обычные хозяйки, если прохладно или чтобы волосы не мешали, а дальше посмотрю, как моя охрана себя поведет. Волк Маран — один из самых верных приближенных Амаля. С таким же жестким, непримиримым нравом. Самый преданный. Недаром брат этого пса приставил ко мне таким же надзирателем, как сам.

Взяв фляжку с водой, я приподняла полог и выглянула наружу. Зажмурилась от удовольствия — солнышко хоть и клонится к закату (здорова же я спать), а хорошо пригревает. Прямо красота! Обоз наш всего из четырех подвод: первую нагрузили провиантом для сопровождающих — тратить время на охоту и покидать ценный груз Амаль строго-настрого запретил; затем моя кибитка и телега с золотым оброком; на последнюю сложили мешки с овсом для лошадей. Лошади времени зря не теряли, воспользовавшись остановкой, пощипывали траву на обочине.

— Доброго дня, лу Савери, — раздался со стороны леса ехидный голос Марана. Затем он еще более ядовито добавил: — Вы ничего не забыли?

Я вздрогнула, словно девочка, пойманная на шалости. Высокий, широкоплечий, черноволосый Маран и одежду предпочитал темную, словно для устрашения. Ну уж нет, не запугает, вряд ли он страшнее главы Волчьего клыка, которого я за столько лет рядом как облупленного изучила. Приподняв бровь, недоуменно и слегка высокомерно посмотрела на него и приторно-любезно улыбнулась:

— Нет, ата Маран, я ничего не забыла, наоборот, нашла день удивительно солнечным.

Неторопливо вылезла из повозки, аккуратно придерживая юбку, открыла флягу и вылила воды в ладонь. Умылась, охладив горящие щеки, а Маран стоял, расставив ноги и скрестив руки на широкой груди, и с едва заметной кривой ухмылкой пялился на меня. Так и хотелось спросить: давно в лицо не видел? Неторопливо, тщательно стряхнула с рук капельки воды и опять подняла глаза на надзирателя, продолжавшего настаивать:

— Лу Савери, вам напомнить, что приказал ваш брат насчет плата?

— Ата Маран, вам напомнить мой возраст? — Мы сверлили друг друга непримиримыми взглядами.

— Еще утром вы не были столь смелы, — кривая усмешка Марана стала еще более обидной, голос буквально сочился ядом.

— Мой характер не вашего ума дело, — одарила его, надеюсь, не менее кривой ухмылкой.

А у самой внутри все дрожало от страха. Был бы у меня запах, этот волк тут же ощутил бы его и понял, что смелость эта напускная.

— Давайте договоримся в начале нашего пути, лу Савери, — слишком спокойно предложил Маран, — вы не будете ослушиваться приказов вашего брата и дадите мне правильно выполнять свою работу.

— Я не мешаю вам выполнять работу, ата Маран. Вы охраняете золото и меня? Вот и охраняйте на здоровье, пожалуйста, — стараясь, чтобы голос не дрогнул, издевательски вежливо посоветовала.

Маран вдохнул рывком. Злится, но виду не подает.

— Ата Амаль сам отбирал охрану обоза. Каждый волк, сопровождающий вас и ценный груз, предан ему. Лу Савери, все мы женаты. Поэтому предупреждаю: нет смысла заигрывать с кем-то из нас в расчете на то, что кто-то польстится на ваше очаровательное личико.