Капитан Удача - Александр Белаш

«Бедняга Мариан», — вернулась неотвязная мысль.

Форт видел его подружку — случайно, в станционном баре, куда напарник затащил его перед рейсом. Сколько толков ходит о женском чутье; как видно, чутьё на самом деле есть — она была так печальна, словно знала, что больше не увидит своего милого. Лучше бы никогда с ней не пересекаться. Она спросит... заплачет, потом поглядит так, будто скажет: «Почему ты вернулся, а не он?»

«Потому что я не человек. Такой, каким ты меня видишь, я сошёл с конвейера. Я приспособлен к нагрузкам, которых человек не выдержит».

И обязательно добавить: «Я артон». Никому нельзя знать, кто он на самом деле.

«Так кто я или что?..»

Глядя на умирающего Мариана, он вдруг поймал себя на ощущении, что видит себя — себя в тот час семь лет назад, когда точно так же над ним суетились медики, и толку от их суеты было не больше, чем у жалкого врача из самого захудалого посёлка ТуаТоу. Редкие, глубокие вдохи, ввалившиеся глаза, помертвевшее лицо. Жизнь покидает тело. Здравствуй, костлявая.

Ни умиротворяющей церемонии прощания, ни напутствий священника — просто хрип и вытекающая кровь. Какой-то вой, провал и невесомость. Затем серое свечение и шипящие голоса: «Есть реакция на зрительный раздражитель. Есть на слуховой». Альф, первый пилот из группы Дагласов, после возмущался, едва ли не орал: «Послушайте, меня причастили и отпели! Я получил законную эвтаназию, я совершеннолетний, я имел право выбрать смерть! Вы душу у меня украли!!!»

Мариану это не грозит. И одному Богу известно, как лучше. Он, Всемогущий, мог бы проконсультироваться с Дагласами, если в Его планы входит массовое производство киборгов с человеческим рассудком: «Как вам понравилась такая ситуация, ребята? готовы ли вы порекомендовать это другим?».

Прежде Форт не задумывался о религии. Жил как все — ел, пил, исполнял несложные житейские дела. Казалось, жизнь будет длиться вечно, совершая свой круг ежедневных забот в едином, раз и навсегда установленном ритме, меняя даты на календаре и прессуя года в десятилетия, как вдруг... смерть. Глупо, жестоко, внезапно — какие-то люди, тёмные силуэты, выкрики, выстрелы, удар в грудь; он летит, сбитый с ног, всё дальше и дальше, тело становится лёгким, а сознание необычайно ясным. Суета, возня, «подняли — понесли», иглы прокалывают кожу, а ты почти ничего не чувствуешь, кроме плывущей лёгкости, и где-то в отдалении слышен спокойный голос: «Умираю... »

Так же, как Мариан. Форт снова видел в потухающих глазах бортинженера ту отстранённость, тот покой, с которым душа отправляется в последний полёт — её не дозовёшься, не вернёшь с полпути назад...

Тогда всё было иначе: был скоростной флаер, а рядом была клиника Гийома. И всё равно не успели. Разве что поймали душу, как мотылька сачком. «Отделима ли душа от тела?» Биоинженеры из клиники доказали, что отделима. Они вынули её из мозга и переселили в киборга.

«Теперь я не могу есть, пить, ощущать мир, не могу спать — и видеть сны, не могу грезить и летать. Я могу вспоминать и думать, думать обо всём, что не успел осмыслить и понять раньше. У меня появилось очень много времени: ничто не отвлекает, особенно длинными тёмными ночами, когда спит всё живое».

Можно приостановить работу субстрата, играющего роль мозга. Перейти в режим ожидания. Сновидений не будет — просто бесцветный шум, где мысли едва шевелятся и глаза, не мигая, отмечают всякое движение вокруг.

«Нет, не хочу».

Форт сидел, смотря и не видя, медленно отмеряя слова, звучащие в мозгу: «Я один, один, Мариан умер, куда я спешу, зачем, назад к своим, и опять, опять... » Привязчивая мысль — заведётся и не отпускает, пока не угомонишь её до следующей вспышки, чтобы снова...

Он прикинул: «Отключиться, что ли?» А то мысли крутятся, как колёса, без начала и конца.

И тут — свист, сначала далёкий, тоненький, но всё сильнее и сильнее, пронзительнее. Сверху — да, сверху! — на посёлок обрушился слепящий свет; врач суматошно вскочил, бросился к окну, потом к двери.

— Кто там? — спокойно осведомился Форт, не меняя позы. — Это военные?

Скорее всего, именно они. На их месте Форт тоже постарался бы обыскать все жилые места на двести-триста километров от места посадки. Не надо много ума, чтобы понять — экипаж «Холтон Дрейга» ушёл не своими ногами, а верхом на автоматах, как на конях.

— Отнюдь не армия! Это... — поспешно черпая ладонями из лохани, врач в спешке умывался — зачем? — вытирал лицо одеялом, оглядывал себя в зеркале; а, ведь у него были на скулах белые мазки уголками, как перевёриутые римские пятёрки, теперь их не стало. — Это правительская стража. Не надо её опасаться, она честная.

— Отлично. Доберусь с ней до узла связи.

— О, не знаю! — бормотал врач, растворяя очередную пилюлю. — Вы объясните им, как оказались тут... я очень, очень вас прошу...

Контрольный налёт стражи предвидеть так же невозможно, как нападение звёздных гостей. Когда хотят, тогда и явятся. Врач чувствовал близкий приход трепетухи; всякого бы в тряску кинуло, если в хижине — звёздный пришелец, а на дворе — стража. Зональный голова к звёздным жесток, его люди тоже. Не жди хорошего, если со звёздными сдружился! четыреста раз в краску вгонят, прежде чем оправдаешься.

Подойдя к окну, Форт увидел горбатый летательный аппарат, похожий чем-то на примятую с боков шляпу, — это чёрное уродство снижалось посреди посёлка, ослепляя всё кругом прожекторами; всё, кроме Форта — забрало гасило и не такие огни. Чудо хай-тэка в бидонвиль спустилось... Надо выйти. Так или иначе туанец, титул которого лингвоук перевёл как «голова селения», доложит о пришельце.

— Силы правопорядка?

«Да, да!» — угадывалось по губам врача, но звук был подавлен голосом с улицы:

— Все быстро выходите! Все кто есть, все! Построиться в круг!

Форт счёл, что выбежать и встать по стойке «смирно» ему не к чести. Заодно надо потянуть время, понаблюдать за здешними обычаями. Обычаи были строгие. Все жители посёлка, человек триста пятьдесят, живо стекались к просторному лысому месту между порядками хижин — кое-как одетые, мятые, всклокоченные. Дверь-трап в борту «шляпы» откинулась, по ступеням сошёл высокий туанец в чёрном с красными ремнями костюме и ребристой маске. Сосчитав на глаз толпу, очень похожую на федеральное манхло, Форт обратил внимание на то, что здесь нет ни детей, ни подростков. Странно. Если предположить, что раньше они прятались от чужака (вдруг, скажем, сглазит), то где они сейчас?..

— Я вижу знаки невинности! — гаркнул стражник, и Форт засомневался в переводе. Круг почти замкнулся, но он заметил, как кое-кто плюёт на ладони и стирает со щёк белые уголки. — Вы все виноваты! Не сметь на рожах рисовать бу-бу! — лингвоук запнулся о незнакомое слово.

Голова — в знак своего высокого положения он носил отрепья поприличнее и шейную табличку на верёвочке — подбежал к стражнику на полусогнутых и залебезил, тыча рукой на хижину врача.