Агата - Ольга Леонидовна Вербовая

под пыткой не смогла вспомнить. Но сейчас почему-то впервые за всё время я обратила внимание на слова песни, которая, впрочем, и звучала не так уж громко:

«Я знаю, ты сейчас одна

Стоишь печально у окна.

Во сне я видел образ твой.

Ты грела руки у огня,

Мы где-то рядом. Жди меня,

И я приеду за тобой. За тобой».

Мне казалось, что где-то я её уже слышала. Однако в следующую минуту мои мысли переместились на нечто более приземлённое. Я думала о том, как хорошо, что завтра у меня дополнительный выходной! Галина Викторовна дала в награду за то, что помогла разобраться с товаром вместо заболевшего Серёги. Хотя о том, как наш администратор «заболел», говорили всякое.

***

— Бабушка, а куда мы едем?

Она сидела рядом со мной, в этот раз у окна, хотя обычно, когда нам случалось куда-то ехать, садилась у прохода. Что-то мне отвечала, но я не могла расслышать ни слова — Цекало и Лолита орали по радио на весь автобус:

«Ту-ту-ту, на-на-на,

Снова вместе, снова рядом».

Неужели нельзя было сделать чуть-чуть потише?

Но тут подошла кондукторша и начала ко мне тупо цепляться. Водитель как раз прикрутил радио, и теперь было слышно только её. Я так и не поняла, чем я ей не понравилась? Вполне трезвая, веду себя тихо, и билеты бабушка показывает — на себя и на меня. Но злая тётка всё равно не унимается — грозится вызвать полицию, если я немедленно не уберусь из автобуса…

Я открыла глаза. Приснится же такое!

На часах было уже полдесятого. То самое время, когда я, просыпаясь, слышала с кухни звук жарящихся на сковородке сырников. Если же я не просыпалась, бабушка заходила в комнату и будила меня, говорила: если долго спать — голова потом весь день будет болеть. Сейчас будить меня было некому, но я всё равно ощущала бабушкино присутствие. После того, как я бросила пить, мне стало казаться, что бабушка, хоть и умерла, однако незримо присутствует здесь, рядом, смотрит на меня, слышит всё, что я говорю и даже каким-то образом может мне ответить, только я эти ответы не всегда понимаю.

Правда, сырники она мне уже не пожарит. А сама я сколько раз пробовала их слепить, но такими, как у бабушки, они не получались. То они оказывались такими жидкими, что липли к рукам и растекались на сковородке, а то напротив, я добавляла столько муки, что выходили чересчур плотными. Кончилось тем, что я купила книгу рецептов и принялась тупо готовить по порядку. С изюмом, с ванилью, с курагой, с орехами. Жареные, запечённые. Сладкие, сытные. Пробуя самые разные сырники, я каждый раз замечала, что всё равно получается по-другому — не как у бабушки. Что поделаешь? Оставалось только смириться и готовить как получается.

В этот раз я запекла в формочках сырники с грецким орехом. Позавтракав, решила сходить в магазин. Надо было ещё что-нибудь приготовить, чтобы брать с собой в течение рабочей недели.

Лишь только я спустилась на первый этаж, увидела, как мужчина-почтальон собирается бросить конверт в мой почтовый ящик.

— Здравствуйте! Это мне письмо?

Он обернулся. Что-то знакомое было в облике почтальона. Мне показалось: где-то я его уже видела. И он меня, по-видимому, тоже, потому что его лицо вдруг сделалось безмерно удивлённым.

— Это ты? Какими судьбами?

— Ну, вообще-то я здесь живу. А Вы…

Мне было неловко признаться человеку, что я его не узнала.

— Я тот, который недавно бросил пить. Кстати, благодаря тебе. Не помнишь? Я Михаил. А тебя, оказывается, зовут Елизавета.

Михаил? Бритый, стриженный, в хорошо выглаженной рубашке и брюках. Очень непросто было узнать в этом симпатичном, элегантном мужчине того самого алкаша, которого я тащила на себе в его же квартиру.

— Да, я Лиза. А ты как здесь оказался? Ты же в Коломне живёшь.

— Живу в Коломне, а работаю здесь. Специально решил устроиться подальше, чтоб не тыкали пальцем. Кстати, коллега, тебе письмо!

Он протянул мне конверт, где в левом верхнем углу было красивым почерком написано: «Горинов А.А.» и адрес колонии в Покрове.

— Спасибо!

— Вот уж не думал, что встречу тебя здесь. Думал, ты живёшь в Коломне.

— Нет, я у вас только работаю. Тоже вот решила подальше, чтоб не косились. Получается, у нас так много общего — и профессия, и биография!

— Да уж! А знаешь, я ведь в последнее время бухал не столько с горя, сколько по привычке. Хотелось иногда бросить, но не верил, что смогу. Думал, раз уже начал, всё, уже не получится. А тут ты приходишь, рассказываешь, как бросила пить. Вот я и подумал: если женщина смогла (а ведь женский алкоголизм, говорят, не лечится), то и я смогу. И сделаю, иначе я ни разу не мужик!

— Представляю, как было трудно!

Мне-то было этого не знать!

— Не то слово! Иногда думал, не смогу. Хотелось махнуть на всё рукой. Но я же обещал. Да и сдрейфить на полпути — как-то несерьёзно. Раз уж начал, надо довести дело до конца. А теперь знаешь, как-то не тянет. Даже смотреть на спиртное не могу, так оно мне обрыдло!

— Ну да, ты как бросил пить, так на человека стал похож!

— Спасибо! Кстати, если не секрет, кто такой Горинов? Муж, бойфренд?

— Нет, это муниципальный депутат. Его за дискредитацию посадили. А так я его даже и не видела. Политзаключённый, короче.

— Ничего себе! Ты реально хороший человек! Не боишься письма писать узникам совести.

— По-настоящему страшно терять близких.

— Ты права.

Чего-чего, а это мы оба хорошо знали. Слишком хорошо.

На этом нам пришлось проститься — Михаилу ещё надо было разнести корреспонденцию по адресам, а мне — за покупками. Тем более во второй половине дня Гисметео обещало сильный дождь — лучше бы успеть до того, как разверзнутся хляби небесные и замочат в буквальном смысле.

Только вечером, доделав все дела по дому, я, наконец, смогла прочитать письмо.

«Добрый день, Лиза! — писал мне бывший муниципальный депутат, а ныне политзаключённый красивым каллиграфическим почерком. — Спасибо за тёплые слова поддержки. Особенно приятно получать письма от людей прежде незнакомых мне. Это придаёт сил и уверенности, что для России ещё возможно светлое будущее. Для России миролюбивой, никому не угрожающей, встроенной в систему мировой экономики, со сменяемой на свободных выборах властью».

Далее Алексей Александрович писал о своём отце и дяде — участниках Второй мировой. Оба вернулись инвалидами. Но они хотя бы выполняли свой священный долг по