Огненный бассейн - Джон Кристофер

Я решил, что это помеха, но не очень значительная. Ночи были еще теплые, а я думал, Генри вернется домой после похорон. Но когда наутро после похорон я сказал об этом матери, то оказалось, что я ошибался.

Она сказала:

— Генри останется с нами.

— Надолго?

— Сколько будет нужно. Во всяком случае, пока на вас обоих не наденут шапки. Твой дядя Ральф слишком занят на ферме и не может присматривать за мальчиком.

Я ничего не сказал, но выражение лица у меня было, должно быть, красноречивое. И мать с непривычной строгостью сказала:

— Я не хочу, чтобы ты говорил об этом. Он потерял мать, и ты должен проявить сочувствие.

— Но я по крайней мере могу иметь свою комнату? У нас ведь хватает комнат?

— Я бы оставила тебе твою комнату, если бы ты вел себя по-другому. Меньше чем через год ты станешь мужчиной и должен научиться вести себя как мужчина, а не как глупый ребенок.

— Но…

— Я не собираюсь с тобой спорить, — гневно сказала она. — Если ты скажешь еще слово, я позову отца.

С этим она вышла из комнаты. Подумав немного, я решил, что разница не так уж велика. Спрятав одежду в гостиной, я смогу выскользнуть, когда он уснет, и одеться. Я твердо решил, как и собирался, уйти в полнолуние.

В последующие два дня лили сильные дожди, но потом прояснилось, и сильная жара высушила землю. Все шло хорошо. Перед сном я спрятал одежду, вещевой мешок и несколько буханок хлеба. После этого нужно было лишь не уснуть, а поскольку я был возбужден, это оказалось нетрудно. Постепенно дыхание Генри на другой стороне комнаты стало ровным и глубоким, как это бывает во сне. Я лежал и думал о путешествии: море, чужие земли за ним, Большое озеро и горы, на которых все лето лежит снег. Даже без того, что я узнал о треножниках и шапках, эта мысль была восхитительна.

Луна поднялась до уровня моего окна, и я выскользнул из постели. Осторожно открыл дверь спальни и тихонько закрыл ее за собой. В доме было очень тихо. Лестница немного заскрипела у меня под ногами, но никто не обратил на это внимания, даже если слышал. Дом был деревянный, старый, и ночные скрипы не были в нем необычны. Пройдя в гостиную, я отыскал одежду и быстро оделся. Потом вышел через дверь, ведущую к реке. Мельничное колесо было неподвижно, а вода журчала и всплескивала — черная с серебряными пятнами.

На мосту я почувствовал себя в безопасности. Через несколько минут я буду за деревней. Кошка осторожно прошла по булыжникам; другая у дверных ступенек облизывала блестящую в лунном свете шерсть. Собака залаяла, услышав меня, но недостаточно близко, чтобы поднять тревогу. Миновав дом вдовы Инголд, я побежал. Я добрался до убежища, тяжело дыша, но довольный, что меня никто не заметил. При помощи огнива и смоченной в масле тряпки я зажег свечу и принялся заполнять мешок. Я переоценил имевшееся в моем распоряжении место: одна буханка не вошла. Что ж, пока можно нести ее в руках. Я решил остановиться на рассвете и поесть; после этого для нее найдется место. В последний раз осмотрев убежище, чтобы убедиться, не забыл ли чего, я задул свечу, сунул ее в карман и вышел.

Ночь для ходьбы была прекрасная. Небо полно звезд — все солнца, подобные нашему? — а луна изливала мягкий свет. Я начал надевать мешок. И в это время из тени в нескольких футах от меня послышался голос — голос Генри:

— Я слышал, как ты выходишь, и пошел за тобой.

Я не видел его лица, но подумал, что он надо мной смеется. Может, я и ошибся — это могло быть нервное возбуждение. Но меня охватил слепой гнев, я опустил мешок и бросился на него. В предыдущих двух-трех стычках я одерживал победы и был уверен, что побью его опять.

Самоуверенность и слепой гнев — плохие помощники. Он сбил меня, я встал, и он сбил меня снова. Спустя короткое время я лежал на земле, а он сидел на мне, прижимая мои руки. Я напрягся изо всех сил, но ничего не смог сделать. Он держал меня крепко.

— Слушай, — сказал он, — я хочу тебе кое-что сказать. Я знаю, ты убегаешь. Я хочу идти с тобой.

Вместо ответа я дернулся и попытался вывернуться, но он продолжал крепко держать меня. Он сказал, тяжело дыша:

— Я хочу идти с тобой. Здесь меня ничего не держит.

Его мать, моя тетя Ада, была доброй жизнерадостной женщиной, даже в долгие месяцы болезни. Дядя Ральф, с другой стороны, угрюмый и молчаливый человек, с облегчением отдавший сына в чужой дом. Я понял, что имеет в виду Генри.

Было и другое соображение, более практичное. Даже если я побью его, что тогда? Оставить здесь с риском, что он поднимет тревогу? Я ничего не мог сделать. Даже если он пойдет со мной, я смогу улизнуть, прежде чем мы доберемся до моря и капитана Куртиса. Я не собирался брать его с собой за море. Он мне по-прежнему не нравился, и я не хотел делиться с ним тайнами, которые узнал от Озимандиаса.

Я перестал бороться и сказал:

— Пусти меня.

— Я пойду с тобой?

— Да.

Он позволил мне встать. Я почистился, и мы посмотрели друг на друга в лунном свете. Я сказал:

— Ты, конечно, не захватил с собой еды. Придется разделить мою.

От порта нас отделяло несколько дней. На это время еды хватит.

— Идем, — сказал я. — Лучше уйти подальше за ночь.

Мы быстро шли при ярком лунном свете и к рассвету оказались уже в незнакомой местности. Я решил ненадолго остановиться. Мы отдохнули, съели половину буханки с сыром, попили воды из ручья и пошли дальше. Но дальше, по мере того как рассветало, мы все больше и больше чувствовали усталость.

Примерно в полдень мы, вспотевшие, измученные, добрались до вершины небольшого холма и заглянули вниз, в блюдцеобразную долину. Земля хорошо обработана. Видна деревня, на полях фигурки людей размером с муравья. Дорога уходила в Долину и через деревню. Генри схватил меня за руку:

— Смотри!

Четверо всадников приближались к деревне. У них могло быть любое дело. Но, с другой стороны, это мог быть и отряд, Разыскивающий нас.

Я принял решение. Мы как раз миновали опушку леса. Я сказал:

— Останемся в лесу до вечера. Можем поспать, а ночью двинемся дальше.

— Ты думаешь, путешествовать ночью лучше? — спросил Генри. — Я знаю, так меньше вероятность, что нас увидят, но и мы не сможем видеть. Ведь можно идти по холмам, никого нет.

— Делай как хочешь. Я ложусь спать.

Он пожал плечами:

— Что ж, останемся, если ты так говоришь.

Его покорность не смягчила меня. Я понимал: сказанное им разумно. Но молча пошел в лес, а Генри за мной. В глубине кустов мы нашли место, где нас не могли увидеть, даже если бы прошли рядом, и улеглись. Я уснул почти немедленно.

Когда я проснулся, было уже темно. Генри спал рядом. Если я встану тихонько, то смогу улизнуть, не разбудив его. Мысль была соблазнительна. Но казалось нечестным оставлять его в лесу, перед наступающей ночью. Я протянул руку, чтобы разбудить его, и тут кое-что увидел: он обернул вокруг своей руки петлю моего мешка, так что я не мог взять мешок, не разбудив его. Значит, и ему пришла в голову такая мысль.