Сердца хаоса - Виктор Милан

Как только оркестр закончил играть очередной танец, девушка, якобы поддавшись на уговоры партнера, взяла его под руку, и они вышли в сад. Томительное, гнетущее посасывание в животе подсказало Касси, кого следует опасаться. Возле колонны из слоновой кости, расположенной как раз напротив дверей, стоял человек в черном. Рыжие волосы, кирпичного цвета лицо с уродливыми чертами. На поясе пистолет, с другой стороны — короткий меч, называемый вакизаши. Он угрюмо и сосредоточенно наблюдал за происходящим.

Касси с рождения испытывала безотчетный страх перед движущимися механизмами, особенно если они были огромных размеров.

Наибольший ужас ей внушали десятиметровые боевые роботы. Вот почему она выбрала армейскую разведку, отряды специального назначения и в этой области добилась немалых успехов. Людей как таковых Касси не боялась. Они вызывали в ней любое другое чувство, только не страх, однако и среди человеческого поголовья было несколько особей, которые внушали ей ту же неосознанную робость. Человек в черном был одним из них.

Человека этого звали Нинью Кераи Индрахар, и он являлся заместителем командира КВБ. Его усыновил Сабхаш Индрахар, Сама Улыбка, как за глаза называли командира корпуса подчиненные. Это была самая эффективная, внушающая наибольший ужас секретная полиция во всей Внутренней Сфере. Ее руководство поставило своей целью — Кассиопея Сатхорн знала об этом наверняка — устранить дядюшку Чандрасекара и разгромить полк Всадников. Собственно, и дядюшка и Кабальерос составляли единственную семью, которая за всю жизнь Карей отнеслась к ней по— человечески.

Вот что еще она знала точно: Нинью тоже неравнодушен к ней. Откровенно неравнодушен, и это было самое скверное обстоятельство, с которым Касси приходилось сталкиваться за время службы. Как только враг начинал испытывать к ней чисто человеческое влечение — сексуальное, дружеское, интеллектуальное, назови как хочешь, — исполнение обыкновенного разведывательного задания превращалось в некий священный обряд: в соревнование честолюбий, в исполнение долга, в погоню за счастьем, в наказание порока — опять же названий здесь можно придумать уйму. Беда в том, что подобная страсть во много раз увеличивала силы противников. В них зажигался огонек некоего неистовства, они стремились любой ценой одержать над ней победу, причем и моральную победу тоже, — исполнить долг, наказать порок, ну и так далее… Взять того же Нинью Кераи. Он начинал как водитель боевого робота, однако вскоре решил, что замуровать себя в кабине металлического исполина глупо и неперспективно. Нинью сам по себе излучал опасность, как, впрочем, и его наряд: Нинью буквально светился угрозой, как светится в ночи разогретый слиток металла, причем эта опасность была избирательна, сосредотачивалась на вроде бы невинных людях, которые в конце концов оказывались самыми коварными заговорщиками и ниспровергателями устоев. Его действия ничем не походили на сокрушающую всех и вся мощь боевого робота. Против машины Касси давно нашла противоядие — оно заключалось в том, что пилот по большей части не мог видеть ее, она же, в свою очередь, всегда держала врага под наблюдением.

В случае же с Нинью у Касси сложилось убеждение, что, где бы она ни находилась, он постоянно не спускает с нее глаз.

Как уже было сказано, его уродливость казалась неестественной, божьим наказанием, особенно в сравнении со спутником Касси — белокурым офицером— красавцем. В молодости Нинью был по-своему симпатичен, но появившиеся за годы шрамы, рубцы, участок ноздреватой обожженной кожи сложились так, словно какая-то высшая сила решила наказать его уродством. Теперь при всяком проявлении чувств он выглядел не столько опасным, сколько смешным, поэтому Нинью старался держаться невозмутимо и холодно. Угроза, копившаяся в его нынешних чертах, ощущалась не сразу, магнетизм проявлялся со временем, но проявлялся обязательно. Тогда сердце у собеседника екало, а собеседница начинала испытывать неосознанное смущение.

Не то чтобы все эти ощущения лишали Касси храбрости и трезвости в оценках. Она просто заранее высвечивала для себя степень опасности, исходившей от Нинью, — обычная рекогносцировка, проводившаяся бессознательно, на особом профессиональном коде. Несколько лет назад этот уродец был ее самым страшным врагом, в ту пору Касси удалось ускользнуть от него. Теперь он находился в хороших отношениях с дядюшкой Чанди, считался его союзником, — но завтра все опять могло перемениться. Вот почему нельзя было упустить момент побольше узнать о Нинью, отыскать его слабые стороны. Осторожность и предельная сосредоточенность здесь никак не помешают. Касси знала себя — преувеличенное представление об опасности куда быстрее приводит ее в боевую форму, чем самоуверенная расхлябанность. Вот и надо в полной мере ощутить, кем же в этом смысле является заместитель командира КВБ. Так же, как любому водителю боевого робота необходимо заранее познакомиться с тактико-техническими данными новых боевых машин противника.

Пока она танцевала со своим красавцем, Нинью несколько раз коротко глянул в ее сторону — как бы невзначай… Касси отдала ему должное — ее сразу бросило в жар, затем в холод. Да, этот уродец умеет нагнать страху на врага.

«Так уж случается с людьми, за которыми приходится долго охотиться, — подумал Нинью. — Их надо убирать. Плевое дело!..»

Он усмехнулся пошлости подобных рассуждений. Монстры бывают только на тридивизионных экранах. Естественно, речь не идет о свихнувшихся маньяках. Нинью отпил сок из бокала. Что касается убийств, в молодости он рассуждал совсем по— другому. В ту пору он был жидковат с людьми, легкомыслен, хотя уже успел повоевать в боевых частях и пройти подготовку в школе коммандос. В те дни он был дружен с самим Теодором Куритой, будущим правителем Синдиката. Ради хозяина он не скупился на шутки — ну и веселые, искрящиеся они у него выходили! С женщинами тоже был легок. Занятное было времечко!

Сломалось все в одночасье. Как, почему — объяснить трудно. Конечно, должна была существовать какая-то причина, из-за которой он уже на самом верху, сумев пробиться в сливки общества, потерял интерес к жизни… В пылу многочисленных развлечений, на пороге широких возможностей, открывшихся перед ним, Нинью ощутил тягостную пустоту. Приходилось носить маску скучающего негодяя, этакого чудовищного паука. Пусть боятся, меньше будут тревожить… Дело совсем не в уродстве, приобретенном в кабине робота. Таких красавчиков, как он, среди воинов пруд пруди. Самое страшное испытание — это гореть в рубке боевого робота. Выжившие в большинстве своем скоро осознают, что с лица воду не пить. Неприятно, конечно, но не смертельно. Не повод для ипохондрии… Годы службы в органах безопасности — тоже не сахар. Куда подевались веселость и легкость характера, в душе сохранился только металл. Никогда ему больше не влезть в шкуру прежнего неунывающего шутника и балагура.

Слова-то все какие-то лубочные, ироничные — шутник, балагур… Но ведь так оно и было. Он жил только тогда, когда эти качества имели самостоятельную, естественную ценность. Конечно, обстоятельства скрутили его, особенно право на убийства — это нельзя отрицать, однако истина в другом. Выходит, было что-то в нем паскудное, — жаждущее вырваться, размахнуться, начать крушить… Зачем?