Чудище Хоклайнов - Ричард Бротиган
Шрифт:
Интервал:
Серебряный зорный барабан, который приведет к различным событиям, что составят 13 июля 1902 года.
Городской пьянчуга валялся харей вниз посреди Главной улицы городка. Он отрубился и пребывал в мире с летним прахом. Глаза его были закрыты. На боку его лица лежала улыбка. Большая желтая собака обнюхивала ему сапоги, а большая черная собака обнюхивала желтую. То были счастливые собаки. Оба хвоста их виляли.
Хлопнула наружная дверь, и какой-то человек заорал так громко, что собаки прекратили нюхать и вилять:
– Да где же, к дьяволу, моя чертова шляпа?
– У тебя на голове, балбес! – раздался женский ответ.
Собаки поразмыслили над этим, загавкали на городского пьянчугу и разбудили его.
Наутро они проснулись с зарей и на трех печальных лошадках выехали в Мертвые Холмы. Имя у холмов было подходящее. Они выглядели так, точно их сработал гробовщик из похоронных ошметков. К дому мисс Хоклайн ехать было три часа. Дорога, очень тусклая, вилась по холмам каракулями того, кто при смерти.
Там не было ни домов, ни амбаров, ни заборов, ни признаков того, что человеческая жизнь вообще сюда забредала, если не считать дороги, которая была едва разборчива. Утешал только сладкий утренний запах можжевеловых кустов.
Камерон приторочил кофр, полный ружей, к спине своей лошадки. Примечательным находил он, что животное вообще способно двигаться. Еще нужно напрячься и вспомнить, когда он видел лошадь в такой плохой форме.
– А тут голо, – сказал Грир.
По дороге Камерон считал холмы. Дошел до пятидесяти семи. Потом сдался. Слишком скучно.
– Пятьдесят семь, – сказал он.
А после этого уже ничего не говорил. Вообще-то «пятьдесят семь» – единственное, что он сказал с тех пор, как они выехали из Билли несколькими часами раньше.
Волшебное Дитя подождала, когда Камерон объяснит, почему сказал «пятьдесят семь», но он не объяснил. Больше он вообще ничего не сказал.
– И мисс Хоклайн тут живет, – сказал Грир.
– Да, – ответила Волшебное Дитя. – Ей тут нравится.
Наконец они наткнулись на что-то человеческое. Это была могила. Могила прямо у дороги. Просто груда тусклых камней, обляпанная говном стервятников. В одном конце груды торчал деревянный крест. Могила лежала так близко к дороге, что ехать пришлось чуть ли не по ней.
– Что ж, наконец-то мы не одни, – сказал Грир.
В кресте дырявилась кучка пулевых отверстий. Могила была кому-то мишенью.
– Девять, – сказал Камерон.
– Что это было? – спросила Волшебное Дитя.
– Он сказал, что в кресте девять пулевых дырок, – пояснил Грир.
Волшебное Дитя посмотрела на Камерона. И смотрела на него секунд на десять дольше, чем на него следовало смотреть.
– Не бери в голову Камерона, – сказал Грир. – Ему просто нравится все считать. Привыкнешь.
Они въезжали все глубже и глубже в Мертвые Холмы, которые сразу же исчезали за ними и вновь как нарочно возникали впереди, и все оставалось ровно тем же, и все оставалось ровно тихим.
Однажды Грир подумал, что увидел нечто иное, – но он ошибся. Потому что увидел ровно то же самое, что видел и раньше. Подумал было, что оно меньше, но затем понял, что оно ровно того же размера, что и все остальное.
Грир медленно покачал головой.
– Где Пиллз берет этих лошадей? – спросил Камерон у Волшебного Дитя.
– Это всем хочется знать, – ответила та.
Через некоторое время Камерону захотелось снова посчитать, но поскольку все оставалось ровно тем же, трудно было отыскать, что можно посчитать, поэтому Камерон стал считать шаги своей лошади, что несла его все глубже и глубже в Мертвые Холмы, а мисс Хоклайн стояла на парадном крыльце гигантского желтого дома, рукой прикрывая глаза от солнца и не сводя их с Мертвых Холмов. На ней была тяжелая зимняя шуба.
Волшебное Дитя очень радовалась, что вернулась домой, ведь она считала эти холмы своим домом. Хотя толком и не поймешь, была ли она счастлива, потому что на лице у нее постоянно сидело выражение, не имевшее ничего общего со счастьем. Такое тревожное, слегка отвлеченное. Оно оставалось у нее на лице с тех пор, как они все проснулись в амбаре.
Гриру с Камероном хотелось сделать на нее еще один заход, но ей уже было неинтересно. Она сказала, что очень важно добраться до дома мисс Хоклайн.
– Девятьсот одиннадцать, – сказал Камерон.
– А теперь ты что считаешь? – спросила Волшебное Дитя; прозвучало очень рассудительно. Не дурочка, это уж точно. Рэдклифф[2]закончила в голове класса, ходила в Сорбонну. А потом училась на врача в «Джонсе Хопкинсе».[3]
Она происходила из видного новоанглийского семейства, корни которого уходили аж к «Майскому цветку».[4]Ее семья была одним из светочей, что привел к расцвету новоанглийского общества и культуры.
Ее специальностью была хирургия.
– Цокот, – ответил Камерон.
Вдруг появилась гремучая змея – быстро проелозила по дороге. Лошади отреагировали на змею так: заржали и запрыгали. А потом змея исчезла. Некоторое время ушло на то, чтобы успокоить лошадей.
Когда лошади пришли в «норму», Грир сказал:
– Здоровая гремучка, черт возьми. Даже не знаю – я, наверное, таких раньше и не видел. Ты такую здоровую гремучку раньше видал, Камерон?
– Не здоровее этой, – ответил Камерон.
– Я так и думал, – сказал Грир.
А Волшебное Дитя уже отвлеклась на что-то еще.
– Что такое, Волшебное Дитя? – спросил Грир.
– Мы почти дома, – ответила она и широко улыбнулась.
Дорога слегка отвернула, затем перевалила за горизонт мертвого холма, и с вершины холма примерно в четверти мили уже стал виден огромный трехэтажный желтый дом прямо посреди небольшого луга, который был такого же цвета, как и дом, вот только поближе к дому белый как снег.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!