Звездная тень - Сергей Лукьяненко

Дед объяснил, обстоятельно и подробно. Тогда я не выдержал изаплакал. И даже выкрикнул, что не хочу ничего этого знать и лучше бы он молчал…

Дед положил мне на лоб холодную ладонь, подождал, пока янемного успокоюсь, и сказал:

— Ты не прав, Пит. Страх — в неизвестности. Это единственныйстрах, который можно себе позволить. А когда знаешь — бояться нельзя. Можноненавидеть и презирать болезнь. Бояться нельзя.

— А ты не боялся, когда был маленький и болел? — обиженновыкрикнул я.

— Боялся, — помолчав, сказал дед. — Но я был не прав…

Сейчас он был прав. Сейчас он не боялся.

Или имел достаточно сил, чтобы этого не показывать. То, чтослучилось с ним, словно бы стало академическим случаем, который он излагалперед потрясёнными коллегами. А ведь он и впрямь это сделает, с превеликимудовольствием, если удастся уговорить счётчика отправиться на Землю! Влезет накафедру в лекционном зале, оскалится, удовлетворённо взирая на побелевшие лицаСКОБистов, экзобиологов, ксенопсихологов, экстратерральных лингвистов,дипломатов-инопланетчиков… И гаркнет: «Как ни странно, я всё тот же старый хрычАндрей Хрумов, хоть и сижу в уродском теле рептилоида…»

— Как ни странно, я всё тот же Андрей Хрумов, хоть и похожнемного на варана, — сказал дед. — И если Карел не решит очистить свою память,то мне светит ещё долгая жизнь…

— Так ты меня переживёшь, дед, — сказал я.

— Возможно, — легко согласился он.

Я покосился на деда… на Карела. Счётчик лежал на полу. Будьэто просто рептилоид, он забрался бы на спинку кровати.

— Что он делает, когда ты… снаружи?

— Не знаю, Петя, — сказал дед. — Мне кажется, ему даженравится такая возможность. Он же всегда имел два сознания, и вряд ли внешниймир занимал его больше, чем внутренний. Другой бы на месте счётчика сталшизофреником, а ему всё равно…

— А ты, деда?

— Я?

Кажется, он попытался вздохнуть, но в теле счётчика это былонепросто.

— Петя, в определённом возрасте такие мелкие неудобства, какнегнущиеся суставы, слепнущие глаза или, например, пребывание в нечеловеческомтеле, отступают перед самой возможностью жить.

— Как ты будешь дальше, дед? — тихо спросил я. — Здесь…хорошо, здесь только мы и алари. А на Земле?

— Часто ли я выходил из дома в последние годы? — вопросомответил дед.

— А счётчик захочет…

— Он предложил мне компромисс. Пятьдесят лет мы пробудем наЗемле. Карел будет послом Счётчиков у человечества. Потом полвека послом у нихбуду я, всё равно на их планете человеку не выжить. И по новой.

Это было очень, очень щедрое предложение. И не только длядеда, для всей Земли. Дипломатические контакты — качественно иной уровень вотношениях с расами Конклава.

Потом до меня дошёл весь смысл его слов.

— Сколько живут счётчики, дед?

— Очень долго, Петя. — Он ответил не сразу. — Куда дольшенас.

— А про их мир ты что-нибудь узнал?

И в это мгновение рептилоид неуловимо изменился. Он дёрнулголовой, потянулся и резко сказал:

— Пётр, я прошу не затрагивать данную тему.

Секунда — и Карел ушёл, спрятался во второй слой своегосознания. Но меня словно кипятком обдало. Нет, не с дедом, точнее — не только сдедом я разговаривал. Счётчик всё время был рядом. Слушал, смотрел, делал своивыводы.

— Неудобно снимать комнату в доме со стеклянными стенами, —сказал дед. На этот раз — именно дед…

Была какая-то злая и едкая ирония судьбы в том, что именноАндрею Хрумову выпало доживать век в нечеловеческом теле. Причём — именно векпо меньшей мере.

Я присел на постели, посмотрел на рептилоида. Нас оставиливдвоём, вернее — втроём. Вероятно, чтобы мы смогли уладить семейные проблемы?Увы, бывают ситуации, которые лучше и не пробовать разрешать, ибо разрешить ихпросто невозможно.

— Дед, что ты решаешь? Я имею в виду Геометров.

— Дальнейшие решения будут принимать те, кто имеет на этоправо, — просто ответил он. — Я предоставлю свои рекомендации, но не от менязависит, с кем пойдёт Земля. Надеюсь всё же, что с Геометрами.

— Дед, это ошибка.

— Пётр! — Рептилоид дёрнулся в тщетной попытке изобразитьчеловеческое возмущение. — Всё описанное тобой не выходит за рамки нормальногообщества.

— Выходит, — твёрдо сказал я. — И далеко.

— Пётр, тобой сейчас движет чисто эмоциональная реакция.Тебя возмутила их структура власти? Власть, построенная на воспитании?

— И это тоже. Понимаешь, это система, не оставляющая шансов.При любой тирании, любой диктатуре всегда есть сопротивление со стороныобщества. Это от рождения, наверное, закладывается. Пока есть деление мира навнешний — враждебный и на внутренний — семью, всегда существуют две логики, двемодели поведения… Даже три, — не удержался я, — на стыке двух систем возникаетличность как таковая, сплав общества и наследственности. Это даёт свободу. Номир, уничтоживший семью как таковую, становится монолитен. Нет конфликта. Нетдвойной морали. Нет… нет свободы как таковой, наверное…

— Вот я воспитал тебя на свою голову, — промолвил дед, — ичто хорошего?

— А я не просил меня воспитывать, — сказал я.

Дед помолчал, прежде чем ответить:

— Удар ниже пояса, Пит.

Но меня не растрогало детское имя:

— У тебя и пояса сейчас нет. Дед, как бы там ни было, но тывоспитал во мне именно право решать. Свободу. Так? Ты хотел этого? Так вот, яуверен, что мир Геометров ничего хорошего Земле не принесёт.

— Петя, ты видел там, у них, нищих?

Я молчал, мне нечего было ответить, но, к счастью, дед решилусилить эффект:

— Бандитов, преступников?

— Видел. Я сидел в концлагере.

— Если верить твоему описанию, так это не самое ужасноеместо, Петя! Миллионы людей у нас живут в куда худших условиях. Ты видел лагерябеженцев под Ростовом? Или молодёжные трудовые поселения в Сибири? — Дедповысил голос, выжимая из горла рептилоида всё, что возможно. — Посмотрел наизнаночку чужой планеты — своя мёдом показалась? Опомнись, Петя! Земля вовсе нетот курорт, которым ты привык её считать!

Я вспомнил бескрайнюю холодную тундру. Цепочку сторожевыхвышек, на которых обитали Гибкие Друзья. Историка Агарда Тараи, знающегослишком много правды, но даже при этом не способного протестовать. Баняпочему-то вспомнилась. Словно по контрасту — раскалённый ветер и толпа людей,боящихся коснуться друг друга. А ещё пацаны из интерната «Белое море» — славныеершистые мальчишки, которых бережно и с любовью превратят в славных послушныхроботов.