Легенда о любви - Лора Эллиот

— Тебе нужно отдохнуть. Хорошо выспаться для начала. Утром, на свежую голову все будет выглядеть по-другому. Придут новые мысли, новые надежды.

И снова его уверенный, глубокий, теплый голос убедил ее и утешил. Она успокоилась, и, казалось, мысли, осаждавшие ее бедную голову, рассеялись.

— Странно, но почему-то мне совсем не хочется спать, — сказала она. — А тебе?

— И мне тоже.

— Кстати, ты обещал показать свои портреты, — напомнила она.

Кевин искренне обрадовался, что она сумела справиться с эмоциями и тяжелыми мыслями. Ее личико посветлело и разгладилось. Мудрая малышка и, по всему, талантливая актриса, подумал он.

— Что ж, с удовольствием готов выполнить свое обещание, — сказал он. — Пойдем.

Они перешли в мастерскую. Кевин снял с одного из мольбертов недописанную картину, потом достал с полки массивную папку. На мольберте появился портрет старика, написанный цветной пастелью.

Джессика несколько минут молча и вдумчиво рассматривала его. И не заметила, как Кевин подошел к ней сзади и, слегка склонившись к ее уху, тихо спросил:

— Нравится?

Она вздрогнула и замерла, не в силах что-либо ответить. Впервые в жизни близость мужчины заставила ее оцепенеть, лишиться речи.

Ей казалось, что он затапливает ее своим присутствием, вызывая во всем теле тонкое, искрящееся наслаждение.

Портрет. Слова. Она должна собраться с мыслями и что-то сказать.

— Необыкновенно красивый старик, — приглушенным, слабым голосом проговорила она. Каждая морщинка на его лице настолько выразительна, что кажется, будто в ней, как в символе, заключена одна из историй его жизни. Его лицо — символическая повесть.

Как ей удалось совладать с собой, одному Богу известно. Каждая клеточка ее тела продолжала вибрировать, откликаясь на его присутствие, наполняя все ее существо серебристым звоном. И лишь когда портрет старика сменился портретом маленькой девочки, Джессика с досадой осознала, что Кевина за ее спиной больше нет.

Она пересмотрела около десятка его чудесных портретов и заметила, что все они были написаны со стариков и детей.

— Ты пишешь портреты только стариков и детей. Почему? — спросила она.

— Потому что ни старики, ни дети не притворяются. Старикам уже незачем это делать, а дети еще не научились. И те, и другие — естественны, искренни и непосредственны. Меня привлекают эти качества в людях, — ответил он.

— Твои портреты тоже очень искренни и непосредственны. Эти качества наверняка есть и в тебе, — заметила она.

— Спасибо, — сказал он, несмело улыбнулся — ох эти сладкие складочки у губ! — и стал поспешно укладывать листы в папку.

Джессика несколько секунд наблюдала за ним, потом вдруг быстро подошла и выхватила из его рук папку.

— Прости, но мне кажется, что ты показал мне не все портреты. Я хочу посмотреть все, что есть в этой папке, — с торжествующим видом заявила она, а потом, подозрительно прищурившись, бросила на него косой взгляд.

Слегка оторопевший от неожиданности Кевин удивленно проследил, как она с папкой в руках двинулась мимо него к столу, стоявшему у окна.

— Уверяю тебя, ты не найдешь там ничего стоящего внимания, — бросил он ей вслед. — Так, старые наброски. Многие незакончены…

— Не важно. Мне все равно интересно, — сказала она, метнув на него взгляд из-за плеча.

Ее глаза задорно блестели.

Кевин покачал головой и усмехнулся. Эта малышка не остановится, если задумала что-то.

Ну и характер!

Пока она перекладывала уже пересмотренные портреты, Кевин чувствовал, как к его горлу подкатывает комок. Он знал, какой вопрос она задаст ему, добравшись до набросков, которые он не стал ей показывать. Черт, ей совсем незачем это видеть, думал он, напряженно наблюдая за ней.

Наконец она аккуратно отложила в сторону стопку уже знакомых ей работ и, склонив голову набок, застыла. Кевин пытался вычислить по ее лицу, что она думает, но ее лицо ничего не выражало. Она только сосредоточенно изучала содержание листа, потом молча откладывала его в сторону и принималась с такой же тщательностью за другой.

Он ждал ее вопроса.

Проклятие, почему он так разволновался?

Она — всего лишь случайная гостья, залетевшая в раскрытое окно ласточка. Утром она исчезнет, и в его жизни все потечет, как обычно.

— Ну и что, что за несколько часов она подарила ему массу самых неожиданных и волнующих переживаний? Ее красота вызывала в нем искреннее восхищение. Ее слабость и беззащитность пробуждали сострадание и желание помочь. Ее суровость и строгость вызывали умиление и заставляли украдкой улыбаться. Ее чистый гнев будоражил, обжигал нервы. Неужели эта малышка успела за несколько часов овладеть его сердцем? Неужели он…

— Оказывается, ты пишешь не только стариков и детей и не только портреты, — наконец сказала она, не отрывая глаз от листа бумаги. — И должна заметить, что выходит так же искренне. И очень чувственно.

Сейчас она спросит, вертелось, словно веретено, в его голове.

И она спросила:

— Кто эта женщина?

Кевин знал, что не сможет соврать. Да и не хотел.

— Моя девушка, — ответил он.

— А… Теперь понятно, почему ее так много.

У нее совершенно роскошная внешность. Королевская величавость в каждой позе. К тому же она необыкновенно сексуальна. Ее обнаженное тело похоже на спелый персик. — Она помолчала и вдруг небрежно добавила:

— Хотя это известный факт, что художники идеализируют внешность людей, к которым испытывают особые чувства.

Ее голос прозвучал ровно и сдержанно, но Кевин все же уловил едва заметную горечь, которую она тщательно пыталась скрыть. Актерское дарование — великая вещь, с завистью подумал он и пожалел, что сам этим талантом не обладает, потому что горечь, которая заполонила теперь его сердце, сквозила в его взгляде и выражении лица, стискивала грудь, мешая дышать.

Джессика аккуратно сложила листы в папку и повернулась к нему. Их глаза встретились, и, охваченные каким-то единым вихрем чувств, еще не оформившихся в слова, они долго смотрели друг на друга.

Джессика первая решилась прервать долгое, упругое молчание. Она опустила глаза и слегка дрожащим голосом сказала:

— Знаешь, я очень благодарна тебе, Кевин.

Ты вытащил меня сегодня из грязи, вдохнул в меня жизнь и подарил несколько чудесных часов в обществе своих картин. Я чувствую, как будто исцелилась.

— Пустяки, Джессика, ты не должна благодарить меня. Я просто выполнил свой долг человека и мужчины, — ответил он.

Комнату снова затопила тишина, которую нарушало только равнодушное тиканье часов.