Сокровища России - Сергей Голованов

— Ты с ума сошел! — взвизгнула Таня.

— Тебе, конечно, видней, — неуверенно сказал Иван. — Но директор Российского музея — это фигура. Он с мэром московским за руку здоровается.

— Бабки тоже фигуристые, — обозлился Эдик. — За Иону мы получили пятьдесят кусков. И вырвали у него из зубов, считай, что триста тонн баксов. А то и все полмиллиона. Вот тут какие бабки, если умеючи, при его возможностях. Если он натолкнется на нашу подделку — а рано или поздно так и случится — он быстро сообразит что к чему — и сдаст нас. Подставит. Под деда, а то и под ментов. Надо наезжать, пока не поздно. Если он жулик-одиночка, он половину еще и вернет, скандала испугается. Если поод «крышей», то фигу чего вернет, но зато в дальнейшем примемся доить старого хрыча вместе.

— Думаешь, он признается? — с сомнением сказал Иван. — Ему есть на кого свалить. Скажет, что реставратор иконы подменил. Или еще кто.

— А так и есть, — сказала Таня. — Ты нас всех продашь, Эдик, и все провалишь. Не вздумай наезжать, я — против.

— Все равно надо наезжать, — стоял на своем Эдик. — Даже если директор не при делах, он тут же согласится делить бабки Набьем морду реставратору, и будем работать вместе. Надо верить людям.

— Ага. Бомжу ты два раза поверил. И что?

— Да ничего! — Эдик повысил голос. — Он же не обманул, пойми. Это я ошибся.

— А если с директором ошибешься?

— Он не бомж. А если ошибусь тебе же лучше. Дед поймет, что в музеях сидят такие же сволочи, как и его родные.

— Это почему это мы сволочи? — возмутилась Танька.

— Это твой дед так считает. Раз не хочет оставить вам коллекцию. Он что, думает, что незнакомые люди лучше? Если директор музея поднимет скандал вали все на нас с Ванькой. Мы выдержим.

— Конечно, на вас и свалю, — убежденно сказала Таня. — Я и не знаю ничего. Иван иконы воровал. А ты подменял. Я и не знаю ничего.

— Так мы и договаривались, — терпеливо сказал Эдик. — Но директор не поднимет скандала. Иначе, какой он директор.

Спор быстро затух. Возразить что-то стоящее молодожены не смогли, решение было принято, после чего молодожены ушли мять траву. Недавно Иван признался Эдику, что Танька вела себя дома как принцесса в руках злого разбойника. Даже ночью. Видать присутствие деда за стенкой связывало желания не хуже веревки. С детства его боится.

Бомжа повстречали на выходе из сквера, случайно. Складывал пустые бутылки с весьма деловым видом. Танька кинула в него апельсином — и попала. Бомж от неожиданности упал, перепугался: — Вы чего?!

— Леша, вы где пропадаете? — воспитанным голосом спросила Таня. — Мы за вами гоняться должны, да? Вот вино обратно тащим. Нехорошо. — У Таньки в руках действительно был пакет с вином — последний. Бомж ничего не понял, но побледнел и замер.

— Во напугала мужика, — огорчился Иван, когда Леха, попытавшись вскочить на ноги, запнулся за бутылки и снова упал.

— Ребята…, я это… отдам…, менты проклятые все забрали… — бормотал он, глядя снизу вверх на подошедшую троицу.

— Ты стольник забыл, — сказал Эдик, вытаскивая сто долларов. — Леха, ты невезучий. Тань, отдай вино. Мы тебя ждали.

— Я…это…хотел…, — ныл бомж, с видом приговоренного беря зеленую бумажку.

— Держи, Леша. Не опаздывай больше, — Таня бросила ему вино.

— Нам бы твои проблемы, — сказал Иван. — Ты че, совсем дикий?

— Я отдам. — Бомж Леха отползал подальше. — Ребята, я отдам.

— Ты чокнутый, — вздохнул Иван, и троица, полная крымским вином, надеждами на светлое будущее, прошла мимо, словно трехмачтовый фрегат мимо полузатонувшей посудины.

Директор Российского музея господин Пузырев Иван Иванович оказался щекастым, полноватым человеком лет тридцати пяти. Выглядел он моложе, из-за румянца, но очки возвращали украденные румянцем года. Эдик доброжелательно глядел ему в синие бесстыжие глаза, стараясь думать только хорошее. Не выходило, уж очень глаза синие… как лед. Эдик перевел взгляд на белобрысые остатки волос на круглой голове директора. Вроде еще прическа. А вроде уже лысина, замаскированная прической.

— Итак, чем могу служить? — сухо спросил белобрысый прохиндей. Письменный стол, за которым он восседал, подавлял размером — красного дерева, массивный. — Мне доложили, что Вы от Анатолия Ивановича Горшкова?

— Ну да. В определенном смысле. — Эдик положил ногу на ногу, уселся в кресле поудобнее. Эдик вспомнил тоненькую беленькую секретаршу в приемной директора. Вид неприступный, несмотря на хрупкие размеры. Наверняка оттого, что директор ее трахает. Или наоборот — чтоб не затрахал. Эдик оглядел кабинет еще раз — впечатляет. Картины, иконы, старинное оружие…, не кабинет, а еще один зал музея. Проходимец неплохо устроился.

— Я слушаю, — с нотками нетерпения напомнил о себе директор.

— А, ну да, — спохватился Эдик. — Я отвлекся, извините. Думал, Вы серьезнее.

— В каком смысле?

— Это неважно. Я от Горшкова, да. Только сам Горшков об этом не знает. Мы с ребятами принялись было его доить — в смысле, тырить иконы из его бесценной коллекции и заменять их подделками. И что оказалось…

— Как? — встрепенулся директор, — как Вы сказали?

— Ну да. А что такое? Старый пень все равно не хрена не видит, сами знаете, иначе не рискнули бы втюхивать старому свои подделки вместо реставрации. Кстати, отличное качество — я как специалист говорю. Мои подделки не хуже — проскакивают любо-дорого. Фирма веников не вяжет. — Эдик приветливо заулыбался. Директор снял очки и принялся их протирать. Пальцем. Опустив глаза. Лицо не поменяло выражения, разве что на лбу появилась черточка меж белесыми бровями. Он молчал, и это Эдику понравилось.

— Короче, Иван Иванович. Вы скоммуниздили у деда сорок шесть икон и восемнадцать картин разных авторов, согласно записям Горшкова. Я прикинул, на какую сумму. Заметьте, считал по нашим российским ценам, но когда счет перевалил за второй миллион долларов, я бросил считать. Я реалист, поезд уже ушел, но триста тысяч долларов Вы мне пришлите, будьте добры. В счет возмещения ущерба, пусть и невольного с вашей стороны. Реального ущерба. На продаже только одной иконы из еще не реставрированных вашим музеем я легко сорвал пятьдесят тысяч, а на ваших реставрациях — в сумме три штуки за несколько икон. Триста тысяч — это справедливо, согласитесь. Тем более, я навел справки о вашем финансовом положении. Очень поверхностные, у одного из ваших работников за бутылкой коньяка в пивной. У вас новенький «Порш» за сто двадцать тысяч долларов, у вашей жены — «Рено» за девяносто. Дача на Рублевке — это с полмиллиона, по самым скромным. Квартира из пяти комнат в центре Москвы — тут счет сами знаете. А неделю назад Российский музей — нищий, по словам собутыльника, — вложил двести тысяч долларов в экспедицию какую-то в югах российских. Уверен, это ваши деньги. Я понимаю, вам такая трата зачем-то нужна. Так что еще триста тысяч, уверен, наскребете. Но не эта мелочь главное. Важнее второе, насчет будущего. Раз уж так получилось, предлагаю курочить коллекцию старикашки совместно. Чтобы не случалось подобных накладок. Надеюсь, возражений не будет? Предлагаю в половинной доле, при этом вся реставрация — за ваш счет. Я ясно изложил?